Дом, в котором пекут круассаны (СИ)

Когда дело касалось её брата, вопрос морали и этики отпадал. Как и он, она знала его слабые стороны, и если он переходил границы дозволенного в разговорах, с лёгкостью могла нажать на эту гнилую и больную мозоль, совсем не беспокоясь о чувствах брата. Это было взаимно.

Его губы тут же искажаются гримасой, и всё его идеальное лицо трескается, выпуская наружу того самого монстра, который прятался под личиной симпатичного юноши. Его жестокость проступала в заострившехся чертах лица, в сверкнувших карих глазах.

— Твоё счастье сестрёнка, что тут достаточно людей… — он отвечает ей с присущей жестокостью пониженного до шёпота голоса, что можно было принять практически за угрозу её жизни.

— Да что ты говоришь?

За спиной Эдварда глухо стукнула трость о паркет пола, заставив его страдальчески закатить глаза и тут же повернуть голову в сторону. В отличие от Адалин, Эд ненавидел бабушку Женевьеву — считай её моралистом и нудной бабкой, которая только и могла, что журит его за плохое поведение. Поэтому с его губ слетает тихое «Bonsoir, grand-mere»[фр. «добрый вечер, бабушка»]. Он отдергивает костюм, и спешит скрыться среди прогуливающихся людей. И лишь после этого Адалин может выдохнуть, немного привалившись плечом к плечу Стрелецкого. Вот этого она и боялась.

— Умеет же этот засранец испортить такой чудесный вечер! — Женевьева тяжело опирается на кованый набалдашник своей трости, поднимая карие глаза на ничего непонимающего Илью. — Велия, дорогая! Кажется, ты меня ещё не знакомила с этим симпатичным молодым человеком. Кажется, у тебя с твоим отцом схож вкус.

Илья пытается улыбнуться как можно дружелюбнее, медленно переводя взгляд на Адалин и словно прося у неё помощи. Он ни черта не понимал. В школе им преподавали английский, который он и по сейчас знал не так хорошо, чтобы лихо разговаривать на нём. Что уж говорить о французском…

— Это… — Ада откашлялась, переводя взгляд с Женевьевы на Илью. — Это моя бабушка. Женевьева Адриана Вуд. Та, с которой ты боялся знакомиться, — губы Адалин дёргаются в лёгкой улыбке. — Бабушка, это Илья Стрелецкий. Мой новый друг из Санкт-Петербурга. Он знакомый Жени.

Женевьева улыбается уголками губ и чуть склоняет голову. Так сдержанно и элегантно, что несмотря на её возраст, в ней сразу была видна аристократическая выдержка.

— Кажется тебе, дорогая внучка, придётся побыть языковым мостом между нами. Пусть твой новый друг возьмёт меня под руку с одной стороны, а ты иди с другой. Прогуляемся, — хитрая улыбка скользит по губам Женевьевы, которая тут же отрывает одну руку от трости, протягивая её к Илье.

А тот, кажется, теряется ещё сильнее.

— Бабушка попросила, чтобы ты взял её под руку, — тихо шепнула она ему, легко подталкивая в спину. — Видишь, а ты боялся. Ты ещё не произнёс ни слова, а она уже разрешает тебе прогуляться с ней.

Стрелецкий нервно откашлялся, поступив к старушка на шаг и протягивая ей своей локоть, чтобы её рука могла лечь поверх ткани пиджака.

— А это хороший знак?

— Ты даже не представляешь насколько, — Ада не может сдержать тихого смешка, когда останавливается по другую сторону от Женевьевы.

— Я прошу прощения, что помешала вам, — женщина улыбается, чуть склоняясь к Илье, словно говоря ему что-то сверхсекретное, но на самом деле, эти слова предназначались Адалин. — Пусть твой друг сделает вид, что я разговариваю с ним. Мне нужно сообщить тебе кое-что важное.

Адалин сначала непонимающе щурится, но когда взгляд Женевьевы становится чуть строже, поджимает губ.

— Нам нужно, чтобы ты сделал вид, что она разговаривает с тобой. Бабушка хочет сказать мне что-то важное, — тихо шепчет она, и Илья понимающе кивает. — Говори…