Дом, в котором пекут круассаны (СИ)

— Хорошая новость состоит в том, что бумаги на твоё наследство готовы. Остались детали в качестве подписей с двух сторон. Плохая новость… — Женевьева поджимает губы. — Твой отец уволил Томаса. Он узнал о том, что мы сделали. И боюсь, что он может начать шантажировать тебя. Насколько я знаю, Томас смог убедить его в том, что ты не была замешана в этом деле. Что это была исключительно его инициатива. Я смогла выловить Женю, и передала ей все бумаги, чтобы сейчас ты не вызывала никаких подозрений. Улыбайся, Велия.

Улыбка дрогнула. Уголки губ опустились. Всё внутри болезненно сжалось только от одной мысли, что отец всё знает. Он уволил Томаса — своего родного младшего брата. Только из-за того, что они посмели провернуть это дело с наследством. Только потому, что он захотел спасти Адалин из лап своего брата.

— Пусть твой друг расскажет, чем он занимается. Слишком много внимания, — быстро шепнула Женевьева.

Взгляд Адалин едва дрогнул. Она медленно сглотнула, почти шёпотом прося Илью начать рассказ. И он начал. Медленно, по предложениям, чтобы Адалин могла перевести. Но мозг её сейчас не работал. Она не могла перестать думать о том, что Энтони знает всё. Что в его воле сейчас натянуть поводок. Угрожать ей или её друзьям. Что это… чёртова ловушка.

— Николас предупредил меня, что у вас есть весомые доказательства вины твоего отца, — улыбаясь, протягивает Женевьева, пока Адалин тихонько переводит ей слова Ильи. — Я боюсь, что твой отец не просто так пригласил тебя сюда. Да ещё и разрешил привести твоих замечательных друзей. Я боюсь за тебя, Велия. Ты не должна бояться давать ему отпор. Ты не должна бояться его. Сейчас твой отец сам боится тебя, зная, что тебе может отойти практически половина акций. Что ты можешь сама себе стать хозяйкой, — она качает головой. — Какая же твоя мать глупая женщина, что позволила ему всё это. Недалёкая, видящая только деньги и не желающая спасать своих детей…

— Женя, Илья и Кирилл должны уехать… я… я не смогу их защитить тут…

Шаг Женевьевы замедляется, пока она задумчиво смотрит сначала на Адалин, а потом на Илью. Стрелецкий не смотрел на женщину. Весь его взгляд был обращён к Адалин — взволнованной, взбудораженной, напуганной так, что в глубине его серых глаз волновалось море беспокойства за неё. Он хотел спросить, но молчал. Он хотел узнать, но держал своё любопытство в узде. Женевьева видела это. И мягкая улыбка ползёт по её губам.