Дом волчиц

— Посмотрим, долго ли протянет эта блудница, — во всеуслышание говорит он, топая вверх по лестнице.

Амара изумленно глядит ему вслед.

— О чем это он?

— Ни о чем. Ты же знаешь Виталио, он вечно не в духе, — со смущенным видом улыбается Филос, но все понимают, что поведение Виталио слишком вызывающе, чтобы объясняться дурным характером.

— Нет, — обеспокоенно возражает Амара. — Он сказал это не просто так. Что он имел в виду? Пожалуйста, скажи мне. Прошу тебя.

Филос отводит глаза.

— Какое-то время Руфус был расположен к его дочери.

— К дочери Виталио?.. Она их домашняя рабыня? — Дидона берет Амару за руку, чтобы увести ее и успокоить, но та отмахивается. — Скажи мне. — Она повелительно смотрит на Филоса, и грусть в его серых глазах наполняет ее страхом.

— Ты несколько раз ее встречала, — говорит он. — Это Фаустилла, служанка.

Амара не сразу понимает, о ком он. Единственная служанка, которую она помнит, — это застенчивое юное создание, ни разу не вымолвившее ни слова.

— Нет, это не может быть та девушка, которую я видела, она слишком молода, — говорит она. — Руфус никогда не обращал на нее никакого внимания. Несколько раз она даже находилась в комнате, когда… — Амара потрясенно прикрывает рот ладонью. Дидона обнимает ее за плечи, и на сей раз она ее не отталкивает.

— Руфус ничем не отличается от любого другого юноши своего класса, — говорит Филос, вступаясь за хозяина. — Сама знаешь, все они спят со своими рабынями. Произошедшее между ними никогда не влияло на его чувства к тебе.

— Я расстроена не из-за этого! — возражает Амара, но это неправда; она верила, что Руфус не таков, как остальные. Она вспоминает его обезоруживающую улыбку, обманчиво искренние любовные признания. — Мне горько за девушку, — говорит она. — Неудивительно, что Виталио меня ненавидит. Его дочери приходится прислуживать женщине, занявшей ее место. Она любила его? — Филос не отвечает, но в ответе и нет необходимости. — Ну конечно, любила! Должно быть, она считала его добрейшим мужчиной на свете. — Амара думает о том, как расчетливо и жестоко Феликс обходится с Викторией. Но Руфус относится к Фаустилле с не меньшей, путь даже и ненамеренной, жестокостью. — Надеюсь, между ними все кончилось до того, как Руфус познакомился со мной?

— Амара, — понизив голос, говорит Филос, — помни, что тебе придется жить с моими ответами. Как и мне самому.

— Он по-прежнему с ней спит, — осознаёт она. — Разумеется. Наверное, ты считаешь меня идиоткой.

— Я вовсе так не считаю. — Лицо Филоса превращается в ничего не выражающую маску. Будучи рабом, он привык прятать свои чувства. Она вспоминает фразу, которую он сказал ей наедине: «Пока мы молоды, нас трахают, а в старости бросают умирать от голода».

— Что ж, — с напускной бодростью обращается она к Дидоне, — ей он дом не снимал. Будем надеяться, у меня есть еще немного времени, прежде чем придется подавать вино его следующей любовнице.

— Просто подумай о Феликсе, — говорит Дидона. — Подумай, насколько безопаснее станет здесь твоя жизнь. В сравнении с лупанарием здесь тебя ждет настоящее блаженство.

— Она права, — соглашается Филос, торопясь загладить допущенный промах. — И я искренне верю, что он тебя любит. Я никогда еще не видел, чтобы он столько делал ради женщины.

Амара вспоминает, что, когда Гортензий унижал и оскорблял ее при Руфусе, тот не сказал ни слова в ее защиту.

— Это любовь хозяина к своей рабыне, — говорит она с такой горечью, что Филос теряется с ответом. — Полагаю, никто из нас не вправе надеяться на большее.

Глава 42

Сатурналии, лучший праздник года![37]

Катулл. Стихотворение 14

На табуретах и покрывалах, разложенных по всему кабинету Феликса, подобно самому странному семейству в Помпеях, сидят его шлюхи и головорезы. Сам Феликс, будто домовладыка, сидит на столе, пока Трасо и Галлий угощают Париса и девушек сдобными булочками и вином. Согласно праздничному духу, разносить угощения должен Феликс, но никто не смеет возмутиться этим отступлением от традиции.

— Я съем еще одну, нет, даже две! — заявляет Фабия, набирая плюшек из корзины Галлия. Тот вздыхает, но не отталкивает ее костлявые руки.

— Хватит! — рявкает Парис.

Фабия шарахается от сына, уронив пятую булку обратно в корзину.

— Будь добрее к своей проклятой матери, — говорит Феликс. — Неужели нельзя хоть раз в году не вести себя как конченый ублюдок?

Парис с горящими щеками протягивает Фабии булку, встает и пересаживается в противоположный конец комнаты.

— Подарки! — восклицает Ипстилла, хлопая в ладоши. — Время подарков, да?