Дом волчиц

— Нет, ты меня не расстроил! — говорит она, успокаивающе притягивая его к себе. — Я просто чувствую… — Она прерывается, не находя слов, чтобы передать охватившие ее счастье и боль. Менандр смотрит все так же обеспокоенно, и она снова пытается объясниться: — Я настолько привыкла ничего не иметь, что… Теперь, когда у меня внезапно что-то появилось, когда я что-то почувствовала, мне… — Она умолкает на полуслове.

— Радостно и грустно?

— Да, потому что нам не принадлежит ничего, даже счастье.

— Тимарета, даже рабы имеют право на счастье. Чувства — это единственное, что принадлежит нам самим. — Он передает ей маленькую фляжку вина, и она делает глоток. — Знаю, этот день короток, но он наш, он принадлежит только нам.

— Хочешь сказать, чтобы я не тратила его впустую?

— Нет, потому что наш разговор не пустая трата времени, — произносит он, забирая у нее фляжку. — Сегодня никто не указывает нам, что делать. Ты можешь не сдерживать свои чувства. Впрочем, я надеюсь, что тебе снова захочется меня поцеловать, — добавляет он, помолчав.

Она смеется.

— Да, пожалуй.

— А еще я хочу, чтобы ты рассказала о своем пении, — говорит он, откидывая волосы с ее плеч. — Вы с Дидоной посещаете столько пиров. Я уже боялся, что ты теперь слишком важная особа, чтобы со мной встретиться.

— Ну что ты! — восклицает она. — И потом, не было бы никакого пения, если бы ты не заполучил для меня лиру.

— Я сделал это в собственных интересах. Просто хотел послушать, как ты играешь, — произносит он, прижав ее к себе.

Его страстность будит в ней невольное отторжение. Амару слишком часто вожделели другие мужчины, и любые воспоминания о пережитом насилии вызывают боль. «Но это Менандр!» Она обхватывает ладонью его щеку, чтобы напомнить себе, кто он, напомнить, что она с ним по собственной воле.

— Хотелось бы мне, чтобы мы познакомились в нашей прошлой жизни.

— Я знаю.

— Сколько я ни пытаюсь сохранить в душе прошлую себя, ее больше не существует. На днях я вспоминала свою мать. Что она подумала бы обо мне, встреться мы сейчас? Но она бы меня не узнала. Я и сама не узнала бы себя. — Слова льются из нее бурным потоком, и Амаре остается лишь надеяться, что они не звучат как бессмыслица. Она сама не знает, зачем говорит все это Менандру, но ей отчаянно хочется быть понятой. — Иногда я думаю, что тебе еще тяжелее. Потому что моя жизнь круто изменилась, от прошлого не осталось ничего. Но ты… ты словно живешь по ту сторону зеркала.

— Ты о том, что я из сына гончара превратился в раба гончара?

— Да.

— Это тяжело. Но я знаю, что моя жизнь не тяжелее твоей. — Он берет Амару за руку и снова прикладывает ее к своей щеке, накрыв ее пальцы своими. — Впрочем, ты осталась тем же человеком. Я вижу тебя прежнюю.

— Мне так многого не хватает. — Она вздыхает, но потом улыбается, стараясь поднять им обоим настроение. — Прежде всего еды.

— Ох уж этот итальянский сыр! — морщится Менандр. — Чем они только кормят своих коз?

— А ужасный рыбный соус, которым они поливают любое блюдо!..

— Даже самой пресной фасоли можно придать остроты с помощью гнилых анчоусов.

— А хлеб словно замешан на песке.

— И в самом деле, что же они кладут в муку? — озадаченно спрашивает Менандр.

— Я скучаю по маминому рагу.

— Я тоже. — Он с хитринкой поглядывает на нее. — Уверен, что рагу моей матери было вкуснее.

— Никто не готовит рагу лучше, чем женщины из Афидны.

— Хочешь мне это доказать?

— Возможно.

Менандр целует ее, и на сей раз ее чувства не омрачаются ни единой тягостной мыслью.

* * *

В лупанарии время тянется бесконечно, но день, проведенный с Менандром, будто пролетает мгновенно, хотя прошло уже несколько часов.

— Амара! Вот ты где! Мы же договорились встретиться после второго боя гладиаторов! Мы бродим тут целую вечность!

Раньше она никогда не испытывала сожаления при виде Дидоны, но сейчас у нее тоскливо ноет сердце. Она поднимает взгляд на четырех собравшихся вокруг нее подруг и безотчетно сжимает ладонь Менандра.

— Не может быть, что уже пора возвращаться!

— И не говори! — возмущенно соглашается Виктория. — Келад еще даже не выходил!

Феликс велел им всем уйти заблаговременно, чтобы не попасть в толпу и успеть обслужить многочисленных клиентов, желающих отметить праздник в лупанарии. Вероятно, бой Келада, самого прославленного гладиатора, отложили до конца игр.

Менандр кладет ладонь на ее плечо.

— Мы скоро увидимся, — нежно говорит он.

— Но это же неправда! Сам знаешь, что это не так!

Он обнимает ее и крепко прижимает к себе.

— Однажды мы снова проведем целый день только вдвоем. Обещаю. Даже если придется ждать до самых Сатурналий.

— Амара, — напоминает Кресса. — Нам нельзя опаздывать.

Амара не прощается с Менандром, и он тоже не произносит «прощай». Она отпускает его руку, встает и идет прочь, зная, что вскоре ее ждет привычный кошмар, и задыхаясь от мучительной боли. Ей невыносимо обернуться. Проще ничего не чувствовать, ничего не хотеть. Какой прок хотеть и любить, если у тебя нет свободы выбора?

Дидона берет ее за руку.

— Я с тобой, — говорит она, сжимая пальцы Амары.

Глава 21