Дом волчиц

Ибо жить — значит бодрствовать.

Плиний Старший. Естественная история

Лоток с цветами и гирляндами расположен на тенистой стороне улицы, но день выдался таким жарким, что многие из них уже начинают увядать. Амара и Дидона перешептываются, выбирая самые свежие из стоящих в ведрах с водой цветов. За ними пристально наблюдает торговец.

— Стоит ли нам потратиться на лилии?

— Пожалуй, нужно хорошенько постараться, если мы хотим, чтобы Аврелий пригласил нас снова.

Они побывали в доме торговца вином всего дважды. Аврелий дружит с Фуском, но не с Корнелием, и у него более изысканный вкус. Уж он-то ни за что не устроил бы в своем саду тайный лупанарий.

Они покупают лилии и медленно идут назад. Улицы менее запружены, чем обычно: никому не хочется выходить под жаркое солнце без острой необходимости, и, судя по прошлой ночи в лупанарии, половина Помпеев страдает от похмелья. Амара потирает предплечье, на котором ночью оставил синяк один особенно агрессивный клиент. Вечером будет непросто скрыть кровоподтек.

— Тебе уже лучше? — Дидона озабоченно поглядывает на ее предплечье. — Знаю, ночью тебе тяжело пришлось.

— Мне почти жаль, что мы с ним вообще увиделись, — говорит Амара, и они обе понимают, что речь не о клиенте, но ей слишком больно произносить имя Менандра. — После нашей встречи мне стало только хуже.

— Я сказала то же самое Никандру.

— Значит, у вас тоже вчера было назначено свидание? — спрашивает Амара, удивляясь, что подруга ни разу об этом не упомянула.

Дидона кивает, и девушки прерывают беседу, пропуская проезжающую повозку. Приходится прижаться к стене, чтобы их не накрыло облако пыли.

— Что мы можем друг другу дать? — спрашивает Дидона, когда они снова начинают идти. — Разве что мимолетное утешение. Если люди не могут быть вместе, какой смысл изводить себя и притворяться, что это не так? Прости, — добавляет она при виде страдающего лица Амары. — Мне действительно неясно, что тебе дает любовь к Менандру. Я бы еще поняла, если бы на его месте был Сальвий. Как знать, может, однажды он тебя купит. По крайней мере, это возможно. Но такой же раб, как ты… Как бы ему ни хотелось, ему нечего дать женщине.

— Я знаю, — говорит Амара, стараясь не вспоминать объятия Менандра и искры смеха в его глазах. — Знаю, что нечего.

— Как думаешь, Сальвий когда-нибудь тебя купит?

— Нет. То есть я, конечно, об этом задумывалась, — признает она. — Но надо слышать, как он рассказывает о Сабине, ее застенчивости и великой добродетели. Он не из тех, кто станет держать конкубину, а в качестве жены я и подавно ему не подхожу. А как насчет Приска? — неуверенно спрашивает она.

— Никаких шансов! — смеется Дидона. — Что он будет со мной делать? Держать в доме Сальвия, как тайную любовницу? У него и без того есть такая возможность.

Они подходят к лупанарию и стучат в покои Феликса. Дверь открывает нахмуренный Парис.

— Хозяин занят.

— Не важно, — отвечает Амара, нетерпеливо толкая дверь. — Мы пришли порепетировать перед вечерним выступлением. Феликс знает.

— Не обязательно быть стервой и выбивать дверь! — злобно говорит Парис и отходит в сторону, пропуская их внутрь.

— Неужели ему не бывает одиноко? — шепотом спрашивает Дидона, когда они оказываются наверху лестницы. — По-моему, у него совсем нет друзей.

— С такими замашками это неудивительно, — не потрудившись понизить голос, отвечает Амара.

Феликс хранит ее лиру в небольшой гостиной рядом со спальней. Едва войдя, они понимают, что он не один. У него Виктория. Ее экстатические стоны ни с чем не спутаешь, хотя для хозяина она, похоже, вкладывает в них особенную страсть.

Дидона останавливает Амару на пороге, схватив ее за плечо.

— Ты уверена, что нам следует здесь находиться? — шепотом спрашивает она.

— Мы слушаем ее крики каждую ночь.

— Да, но сейчас все иначе, ведь она не знает, что мы здесь!

Их перешептывание прерывается звуком, который они никогда прежде не слышали.

— Это что, Феликс? — ошеломленно спрашивает Амара.

Они забывают о сомнениях и превращаются в слух, изумленно глядя друг на друга. Стоны наслаждения, несомненно, исходят от Феликса.

— Поверить не могу! — говорит Дидона. — В постели со мной его лицо обычно не выражает такого блаженства. — Она надменно задирает нос, пародируя Феликса, и с брезгливым презрением смотрит сверху вниз на воображаемую женщину.

Амара фыркает от смеха и тут же зажимает рот ладонью. Девушки пытаются сдержать смешки, но вскоре уже давятся от беззвучного хохота.

— Я люблю тебя, я готова умереть за тебя… Я люблю тебя, люблю…

— Она ужасно переигрывает! Неужели он на это купится? — говорит Амара.

Судя по звукам, доносящимся из соседней комнаты, до сих пор они изрядно переоценивали проницательность Феликса.

Амара и Дидона замирают в ожидании, и наконец крики и стоны обрываются, но Виктория продолжает признаваться хозяину в безграничном обожании.

— Я так тебя люблю, ты для меня важнее всего на свете… Я люблю тебя, люблю…

В ее униженном, умоляющем голосе почти чувствуются слезы. Феликс тихо отвечает что-то успокаивающее.