Дом вверх дном

Рэй схватил блокнот и принялся яростно листать в поисках пустой страницы, но тщетно – последним свободным местом был лишь форзац.

Дом еще булькал в бездне, а значит, решать нужно было сейчас, пока не стало слишком поздно. Рэй взялся за карандаш. Через несколько минут дорогая сердцу надпись скрылась под умелыми штрихами. “Здесь живёт Эллейн. Здесь её надежда” удивительным образом вписалась в картину “Врат Соломона”, таких, какими они были в самые счастливые времена.

Рэй изобразил “Врата Соломона” покрытыми шапкой снега. Ясень украшала гирлянда, которую Рэй и Эрни собрали однажды из лампочек, светлячков и магии электричества. Над входной дверью висела омела, а по краям подъездной дорожки, важно уперев руки в бока, стояли садовые гномы. В окнах горел пусть и черно-белый, но самый уютный рождественский свет.

Внезапно бездна вспенилась и выбросила сноп снежинок. Они устремились к небу и исчезли в нём. А следом, к удивлению парней, посыпались отовсюду – снизу-вверх. Гонсалес захлопал ресницами и вдруг разулыбался, совсем как дитя, впервые за всё время. Рэй улыбнулся в ответ, но тут же снова перевел взгляд на бездну. Она замерла грозная и величественная, будто море в штиль.

– Это всё, что она может дать. – Знакомый голос раздался за спиной у Рэя. Он обернулся, не веря своим ушам, напрочь забыв об утонувшем доме. Эллейн, всё еще бледная, растрепанная, но совершенно счастливая смотрела на сына, раскинув руки. Рэю показалось, что всё вокруг замедлилось. Под падающим в небо снегом, он бросился в объятия матери, с которой так и не успел проститься.

От Эллейн пахло сладким пудингом. Её ладони были были теплыми, а в волосах кололись снежинки. Эллейн отстранилась от сына, привычным жестом убрала челку с его высокого лба.

– Ты повзрослел, – она излучала покой. – И, кажется, завёл нового друга.

Гонсалес подошел ближе и протянул Эллейн руку:

– Мэм. Рад с вами познакомиться.

– Спасибо, что помогал Рэю. Вы спасли меня. Вы оба.

Рэй украдкой, словно боялся, что стоит ему отвернуться и Эллейн исчезнет, оглянулся на бездну.

– А как быть с домом? Он утонул и…

– Только его отражение, – ответила мать. – Оно обязательно объявится. Где-то.

– Кстати, где мы? – вмешался Гонсалес. – И как нам попасть куда-то ещё?

– Есть множество путей, ведущих сюда и отсюда. Один из них прямо перед вами,

– Эллейн кивком указала на бездну.

– Нырнуть туда?! – хором удивились Рэй и Гонсалес.

– Вовсе не обязательно, – Эллейн рассмеялась. – Бездна – это дверь, достаточно представить её таковой.

– Но… – Рэй поднял блокнот, показывая его матери. – Я изрисовал здесь всё. – он потупился и добавил: – Прости.

Эллейн коснулась чёрной обложки кончиками пальцев, впитывая остатки жизни, и ответила:

– Ты распорядился им лучше, чем могла бы я. Но тебе не нужны карандаш и бумага. Всё в твоей голове.

– Но как?..

– Думай о двери.

Рэй зажмурился, сомкнув веки так сильно, что темнота под ними рассыпалась в причудливом узоре из горящих линий и точек. Для пущей уверенности, сжав ещё кулаки, он принялся мысленно рисовать дверь: шершавая поверхность, облезшая голубая краска, круглая железная ручка, подозрительный скрип.

– Получилось! – воскликнул Гонсалес. Рэй открыл глаза.

На месте, где только что чернела бездна, была дверь. Она лежала прямо на земле, вернее, врезалась в землю, как в стену под лестницей в доме с той, другой стороны. Рэй повернулся к матери.

– А ты?.. – он не договорил, ощутив знакомый укол под ребрами. Теперь, когда “Врата Соломона” больше не держали Эллейн в заложниках, когда корень зла валялся мертвым и иссушенным в куче листьев у старого ясеня, когда выход был найден…

Вложив в этот жест всю ту любовь и нежность, которую отняла у них смерть, Эллейн снова пригладила волосы сына.

– Я пойду с вами, – улыбнулась она. – Но только до следующей двери.

Зал тысячи дверей

Тьма то истончалась, то уплотнялась, извиваясь змеёй на горячем песке, она пыталась напугать Рэя, но в этот раз он не был один. Рэй слышал шаги впереди и за своей спиной, он знал, что страх и то, что притаилось во тьме, не посмеют тронуть процессию. Давно забытое чувство опоры как пробка заткнуло сознание, не давая потокам первобытного ужаса хлынуть изо всех щелей.

Внезапно сквозь черноту пробился пучок света. Маленький, дрожащий и холодный, он трепыхался, но упрямо рос впереди.

– Ого! – Гонсалес первым пересек границу света и тьмы. Рэй чуть замедлил шаг, опасаясь того, что ещё может скрывать этот мир, но все же вышел в просторный зал, центром которого была… луна.