Дом, забытый временем

Дом казался голым после того, как «амбалы» сделали свою работу и отбыли. На месте проданной мебели зияли тоскливые пустоты. Самая страшная пустота образовалась там, где прежде стоял клавесин. Дрожащими руками Элизабет вложила чек коллекционера, свой чек и налоговые квитанции в конверт, надписала его и вместе с еще одним чеком — на этот раз на двадцать центов за марку — положила на почтовый ящик на двери. Сверху, чтобы бумаги не унес ветер, опустила небольшой камушек, который хранила специально для таких случаев. Счет за газ должен прийти со дня на день, почтальон, который его принесет, заберет письмо и отправит по назначению. Он все еще произносила про себя слово «почтальон», хотя знала, что доставкой почты теперь занимается багрово-волосатая женщина, которая ездит на чем-то вроде скутера, в желтой униформе, похожей на костюм аквалангиста. Элизабет однажды видела через окно холла, как эта дама, тарахтя, подъезжает к крыльцу, и этого одного раза ей хватило. Впрочем, Элизабет редко смотрела в окна. Даже зимой деревья и разросшийся кустарник скрывали мир, простирающийся за границами ее владений, стирали его, делали несуществующим, и это ее вполне устраивало. Новый мир привлекал ее еще меньше, чем тот, который она покинула более чем полвека назад.

Идея путешествия во времени никогда прежде не приходила ей в голову, она и теперь не мыслила такими категориями. Просто с течением дней она заметила, что дом, утратив всяческие связи с «будущим», обрел некую новую, свежую атмосферу. Ощущение свежести и новизны усиливалось, и, чтобы придать ему еще большую четкость, она начала переносить в гараж предметы, которые не вписывались в эту атмосферу. Постепенно это выкорчевывание лишнего стало для нее своего рода одержимостью — вечера не проходило, чтобы она не отнесла в гараж хотя бы одну выпадавшую из времени вещь. Исключение она сделала для «современного» стола в спальне, за которым все еще писала стихи. Некоторые предметы из «будущего» тоже сопротивлялись уничтожению — например, электроприборы. Электричество в дом провели в эпоху Нельсона и Норы, но с тех пор многое менялось, и старая проводка не сохранилась. Первым импульсом Элизабет было уничтожить всю электропроводку, но, к счастью, ей хватило здравого смысла отказаться от замены электрического света свечами, которые пришлось бы покупать ящиками. Хотя свет он включала редко. Иногда вечерами обходилась даже без свечей, обнаружив, что может читать и при свете камина. Отправляясь спать, она зажигала свечу и поднималась с ней по лестнице, воображая, что уютное тепло в доме — это не результат работы автоматического электрокотла, который она сама и установила в 1990 году вместо газового отопления, а от очага, который остался в гостиной.

Однажды вечером, читая в вольтеровском кресле, Элизабет почувствовала: что-то не так. Что-то в доме (не считая письменного стола, электричества и телефона на шерато-новском бюро) не совсем вписывалось в воссозданную ею атмосферу эпохи «Нельсон-Нора». Она внимательно осмотрелась по сторонам, надолго задержала взгляд в темном углу, затем снова опустила глаза на книгу, которая лежала у нее на коленях. Книга называлась «Громы мелодии. Новые стихотворения Эмили Дикинсон». Безусловно, стихи Эмили Дикинсон принадлежали миру Нельсона и Норы. Да, но именно этот сборник датировался тысяча девятьсот сорок пятым, в сорок пятом эти стихи были опубликованы впервые. То есть, миру Нельсона и Норы они не принадлежат. Значит, от них надо избавиться.

Как и от других книг, на дату издания которых Элизабет прежде не обращала внимания. Их было около десяти. Одну за другой она бросала книги в камин. «Громы мелодии» оставила напоследок. Слеза скатилась у нее по щеке, когда она безжалостно отдала драгоценный томик на расправу огню. Обложка потемнела, скукожилась; страницы стали красными, потом почернели. Хлопья пепла взлетели, как маленькие серые призраки, и устремились вверх, в дымоход.

Внезапно весь дом вздрогнул, и комната наполнилась теплым свечением. Свет исходил от старомодных ламп с абажурами, отделанными кистями, от люстры из картона с нарисованными на нем свечами и лампочками в форме пламени. Пустоты заполнились мебелью, возникшей из ниоткуда — мебелью Нельсона и Норы вперемежку с мебелью Теодора и Анны, и все это прекрасно гармонировало с лампами и люстрой. Унылые коричневые стены нарядились в цветастые обои, потускневшее дерево засияло. На мохеровом диване, которого мгновение назад не было, сидел молодой мужчина и читал газету. В комнату вошла женщина чуть старше его, она несла поднос с небольшим чайничком и двумя изящными чашками. Пара была одета в одежду, которая была в моде после Первой мировой войны. Элизабет замерла. Молодой мужчина — это же ее дед, а женщина — бабушка! Это Нельсон и Нора, и они счастливы в доме, который теперь принадлежит им, который они только что с большим вкусом обставили новой мебелью, сохранив при этом и наследие прошлого.