Дом железных воронов

Раздается стук копыт, ржут лошади. Поскольку спрайты не ездят верхом, я полагаю, что Ксема Росси отправила охрану. Я сжимаю испачканные в крови пальцы в кулак. Горе и гнев подпитывают мои шаги, я иду вперед и прыгаю с подвесного моста на покрытую мхом тропинку.

Черный купол. Голос Морргота низкий, окутанный такой же волнующей тьмой, как и его птичья форма.

Я прищуриваюсь, пока не замечаю что-то гладкое и черное. Вход в обсидиановую пещеру широкий и высокий, достаточно большой для всадника, так что я зайду без проблем. Прежде чем переступить порог, я вглядываюсь в темноту, пытаясь разглядеть яму, которую вырыл Сьюэлл, но это все равно что смотреть на кусок плотной черной ткани – совершенно непроницаемой.

Грудь сдавливает, пульс учащается, я вхожу внутрь. Воздух такой плотный и черный, что мне кажется, будто я попала в подводную пещеру.

Я делаю еще один шаг, мои легкие сжимаются. Сжимаются.

– Я не могу… дышать. – Я хриплю. Мои глаза начинает покалывать. – Не вижу.

Выходи. Выходи наружу. СЕЙЧАС ЖЕ.

Запыхавшись, я поворачиваюсь и спотыкаюсь. Моя рука ударяется об обсидиановую стену, и я оседаю на нее.

Фэллон!

Я дергаюсь при звуке своего имени, мои воспаленные веки подрагивают.

Наружу. СЕЙЧАС ЖЕ.

Вокруг меня раздается шипение, когда воздух становится плотным от дыма. Я отталкиваюсь от стены и, покачиваясь, направляюсь к входу, но мир шатается, лишая меня равновесия. Я открываю рот, чтобы выкрикнуть имя Морргота, но не могу даже пискнуть.

Воспоминание о разинутом рте Сьюэлла и вытянутой руке врезается в меня одновременно с чем-то еще. Что-то прохладное и тонкое, но в то же время достаточно мощное, чтобы привести в движение мое тело. Это выталкивает меня из купола и опрокидывает на колени.

Мои дыхательные пути в огне. Ресницы горят. Кровь закипает. Я делаю вдох за вдохом, отчаянно пытаясь избавиться от вкуса сажи.

Focá[63]. Взмахи крыльев Морргота столь же неистовы, как и иностранное слово, которое он продолжает повторять. Focá.

Мое горло наполняется чем-то похожим на жидкий огонь. Он струится из моих ноздрей и вылетает изо рта, и я клянусь, на вкус он как горячие угли.

Я приподнимаю веки. Слезы размывают мох, который, кажется, почернел.

Я снова кашляю, и дым вьется у меня изо рта.

О боги, мои легкие буквально горят.

Как это возможно?

Дым фейри. Сьюэлл, должно быть, нажал на скрытый спусковой крючок.

Котел, моя семья коварна.

Мои локти и бедра дрожат. Я захлопываю веки, пытаясь унять раздражение.

Когда они снова открываются, небо проносится у меня над головой – туманная вышивка из звезд, посеребренных листьев и чернильных перьев.

Дыши, Behach Éan. Дыши. Крылья Морргота касаются моей ключицы, моих щек, прохладные, как шелк, мягкие, как лепестки розы. Дыши.

Прежде чем я умру, я хочу знать, что значит Бейокин.

Ты не умрешь.

Сьюэлл умер.

Сьюэлл был человеком, а ты – нет.

Звезды кружатся, их блеск тускнеет, прежде чем стать ярче. Постепенно мои легкие и горло перестают сводить спазмы. Мои ноздри и глаза перестают кипеть. Хотя у меня во рту привкус пепла, в горле больше нет ощущения, словно его стенки скребут раскаленной ложкой.

Морргот нависает надо мной, его бархатистые перья касаются моих ключиц, шеи, плеч, щек. Возможно, он успокаивает меня только ради себя, но тем не менее приятно, что я лежу тут не в одиночестве.

Мой разум проясняется, и я думаю, что спрайты и охранники, должно быть, приближаются.

Никто из них не приближается.

Я хмурюсь.

Ты всех убил?

Нет.

Я прижимаю ладони ко мху, ловя ровный пульс земли. Ба-бум. Ба-бум. Ба-бум. Если это не биение моего сердца, значит, кто-то идет.

Пронзительное ржание эхом разносится вокруг меня.

Фурия.

Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на своего прекрасного коня, но лошадь, гарцующая вокруг меня, не черная, а белая. И кто-то сидит в седле. Кто-то с волосами до пояса и в белой рубашке.

Всадник спрыгивает с лошади и приземляется рядом со мной на корточки. Я вижу его черные кожаные ботинки.

– Я верю тебе, и нам нужно поговорить, Фэл.

Глава 65

От того, как Данте смотрит, у меня волосы встают дыбом на затылке.

– Рассказывай.

Я заставляю себя сесть, едкий привкус во рту сменяется металлическим. Он не знает, что ты задумала, говорю я себе.

– Мне нечего тебе сказать, Данте Реджио, – хриплю я.

Его взгляд скользит к серому дыму, поднимающемуся от обсидианового купола, затем возвращается ко мне, мускул подрагивает над позолоченным воротником его расстегнутого белого мундира. Того самого, который он мне одолжил и который я предложила сжечь. Очевидно, для очистки ткани не требовалось никакого пламени.

Я отодвигаюсь от Данте и продолжаю стоять со всей грацией, на какую только способна.

– Не после того, как ты оттолкнул меня и ушел со своей принцессой.