Дома стены помогают

— То-то же, — сказал Федя. Он был доволен и в то же время не то чтобы недоволен, а скорее удивлен, что ли…

Конечно, хорошо, что Майя веселая, но все-таки где-то в глубине души ему хотелось бы, чтобы она хотя бы чуточку переживала за него, хотя бы самую малость, даже заплакала бы пусть…

Но он боялся, что она разгадает его мысли, и потому не переставал улыбаться, и, глядя на него, ответно улыбалась Майя.

Был бы здесь знаменитый артист, председатель приемной комиссии, он бы в этот самый миг наверняка сказал бы, что у Майи бесспорные сценические способности, как пить дать, бесспорные…

…Вот так все и было. Сын Майи родился, как она и ожидала, в июле, но она назвала его не Федей, а Сережей, потому что Юлия Петровна, великий знаток всевозможных примет, уверила Майю, что нельзя давать сыну имя отца, которого ждешь с войны, это плохая примета.

И Майя согласилась с нею, чтобы не искушать судьбу…

Речной жемчуг Рассказ

Обычно, приходя с работы, Марина приносила, как выражался ее муж Алексей, новости в клюве. Стоя в дверях, еще не раздевшись, сообщала озабоченным, радостным, удивленным, печальным или, наоборот, ликующим тоном:

— Оказывается, человеческий нос растет в течение всей жизни, можешь себе представить?

— В Риге издается газета специально для тех, кто хочет жениться или выйти замуж, говорят, там таких вот объявлений уйма!

— В нашем магазине, знаешь, в том, «Три поросенка», завтра будет продаваться болгарский компот из черешни, надо бы взять банки три, что ли…

Алексей реагировал хотя и довольно равнодушно, но доброжелательно:

— Ну? Неужели и мой нос будет еще расти?

— Тебе такое вот объявление, как известно, не понадобилось…

— Возьми банки четыре, не прогадаешь…

Он был, что называется, рубаха-парень, открытый равно всем, и друзьям и недругам. Впрочем, недругов у него почти не было, уж очень покладистый родился. Кроме, того, обладал неподдельным чувством юмора, помогавшим преодолевать многие жизненные неурядицы.

Марина, окончательно исчерпав все новости, проходила в комнату, устало садилась на диван, бессильно опустив руки:

— До того устала, сил нет…

Она была врач-ортодонт, исправляла врожденные недостатки зубов у детей.

Иной раз Марина жаловалась:

— Закрою глаза и все время вижу зубы, одни лишь зубы, кривые, прямые, лопаточкой, налезающие друг на друга, выпирающие наружу, мелкие, крупные, тупые…

И передергивала плечами:

— Жуть, да и только!

Однако работу свою любила и думать не думала переменить специальность, переквалифицироваться или просто уйти отдохнуть…

Алексей был «талант». Так говорили все. Прежде всего так считала Марина. Прижимая к груди длинные, тонко вылепленные ладони с хорошо тренированными пальцами, она утверждала:

— Поверьте, не потому, что это мой муж, но он и в самом деле почти гений. Можно сказать, без пяти минут…

Он был врач-рентгенолог, недавно защитил диссертацию. Тема диссертации была сложная.

Защита прошла блестяще. Сам профессор Варшавский, заведующий отделением института, в котором работал Алексей, сказал:

— Я горжусь тем, что вы, Алеша, были моим учеником…

— Был и остался, — нашелся Алексей, — поверьте, Станислав Платонович, до конца своих дней остаюсь вашим учеником…

Алексей никогда никому не льстил, говорил только то, что думал.

— Излишнее прямодушие иной раз не приносит никакой решительно выгоды, — говорил все тот же профессор Варшавский, сощурив свои заплывшие глазки. — Однако ваши слова, друг мой, не могут не тронуть меня, хотя, поверьте, я вовсе не тронутый, разве лишь молью…

И первый смеялся, в восторге от собственного витиеватого остроумия.

Марина и Алексей работали в одном лечебном институте, только, само собой, в разных отделениях: она — в детском, он — в рентгеновском.

Часто случалось, их смены не совпадали. Марина не скрывала, что скучает без Алексея, весь дом как-то пустел без него, не хотелось ничего делать — ни убирать в комнате, ни стирать, ни готовить. Она брала книжку, но читать не могла, то и дело поглядывала на часы; наконец раздавался долгожданный звонок, она мчалась открывать дверь. Он, сам…

И сразу же теплело на сердце.

Он был, конечно, добрый, однако порой, не выдержав, упрекал ее, мягко, настойчиво:

— Все-таки, старуха, могла бы хотя бы комнату привести в порядок, а то, гляди, все набросано, накидано, кругом бедлам…

— Ну что я могу сделать, Алешенька, — оправдывалась Марина, — я без тебя как без рук — в буквальном смысле слова. Руки отваливаются, если тебя нет, ничего не хочется делать…

Как-то ее подруга, врач-терапевт Ирена Шаховцева, высокая, холодноглазая красавица, придя в гости к Марине, сказала неодобрительно, кривя прекрасные, затейливо очерченные губы:

— Нельзя так любить мужа.

— Почему нельзя? — спросила Марина.

— Потому что это недипломатично. Постарайся хотя бы как-то прятать свою любовь, а не то…

— А не то?.. — спросила Марина.

— А не то приешься ему, так и знай!

— Неправда, — горячо воскликнула Марина, — никогда я ему не приемся, можешь не сомневаться.

— Сомневаюсь, — возразила Ирена, — попробуй есть все время один лишь шоколад, как думаешь, надоест?