Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Мне становится стыдно за себя. Я, как чеховская попрыгунья, понимаю его настоящую цену.

Муж страдает не только от перелома, но и оттого, что принес дополнительные хлопоты. Его перелом ложится тяжким грузом на любимую дочь и жену.

Чувство вины – характерная черта интеллигентного человека.

Мне ничего для него не трудно и ничего не жаль: ни времени, ни денег, ни усилий. Только бы все обошлось и осталось позади. Надо вместе пройти этот тягостный отрезок пути.

Мне хочется обнять его, но какие объятия при переломе?

К моим глазам подступают слезы, но плакать нельзя. Он испугается. Я таращу глаза, чтобы остановить слезы, и в это время к нам подходит Норайр Захарян.

Я догадываюсь, что это он. Во-первых, армянин, во-вторых, приветливо улыбается, как знакомым людям.

Все лица скроены Создателем по одному образцу: лоб, брови, глаза, нос, рот. Тем не менее все лица разные. Разная музыка лица. Есть музыка Вивальди, а есть «Собачий вальс», а есть просто кулаком по клавишам – блям!

Глаза Норайра светятся умом и благородством. Значит, он – красавец. Музыка его лица исключительно армянская. Я влюбляюсь в него, как в свою надежду.

С Норайром разговаривает моя дочь. У них это лучше получается, они ближе по возрасту.

Иногда я влезаю с вопросами. Норайр вежливо отвечает, – кавказское уважение к старшим.

Мои вопросы: «Когда?» и «Сколько?».

Норайр отвечает: «Завтра, нисколько». Денег с меня не возьмут. Никаких. Ни копейки.

Я догадываюсь: это зрительская благодарность за «Джентльменов удачи». Фильм постоянно повторяют по телевизору. Он оказался живучий, как вирус.

На другой день утром была проведена операция по замене тазобедренного сустава. Поставили американский эндопротез высшего качества. Существуют наши, русские эндопротезы под названием «сиваш».

Такой «сиваш» ставили Сергею Владимировичу Михалкову после автомобильной аварии. Он с ним ходил какое-то время, потом ему заменили на немецкий. Значит, немецкие протезы лучше наших, как и машины.

После операции мой муж встал на другой день. Как посол в Корее. Но мой муж – не посол, и когда разговаривает – смотрит в глаза.

Вся эта история со счастливым концом произошла не в Швейцарии, а в Москве, на улице Лобачевского, дом 42.

Я велела дочери встретиться с Норайром и вручить гонорар. Деньги – эквивалент благодарности.

Она поехала в больницу. Норайр конверт не взял. Тогда моя дочь сунула конверт ему в карман и принялась убегать.

Норайр догнал ее уже на улице, стал возвращать конверт в ее сумку. Дело дошло до драки. Прохожие оборачивались. Что происходит? Молодой врач в белом халате и элегантная молодая женщина широко машут руками с напряженными, почти зверскими лицами.

Норайр победил. Деньги остались в сумке дочери, а Норайр скрылся в больнице и растворился в больничных коридорах. Точка.

Мне рассказали такую историю: приехала японская делегация, им показали наш 2-й часовой завод. Японцы смотрели, вежливо улыбались, качали головами.

Директор часового завода спросил: «Мы сильно от вас отстали?»

Японцы вежливо ответили: «Навсегда».

Не знаю, как с часами, но с медициной – большой прогресс. 31-я больница не хуже швейцарской клиники: те же белые палаты, те же золотые руки, тот же результат. Не знаю, как насчет музыки Вивальди, но наркоз тот же самый, спинальный. И никто не пылесосит твой кошелек. И Норайр – не хуже Верли. Он делает по четыре операции в день, и всякий раз «бьен алле».

Больше не надо ехать за границу, вылечат и здесь. У себя дома. Не надо отправляться в чужие края, в чужой язык, где тебя не понимают и с энтузиазмом залезают в твой карман.

Какое счастье, когда можно рассчитывать на свою страну. Какой покой…

Моя страна – это Норайр Захарян, Георгий Голухов, адвокат Кучерена, клиника Бакулева, издательство «Азбука». Список можно продолжить: Михаил Жванецкий, Эрнст Неизвестный, Юрий Норштейн и еще многие, многие…

Страна – это люди.

Обыкновенный гений очерк

Однажды я шла по дачному поселку и встретила драматурга Александра Хмелика. Он вез перед собой коляску с ребенком.

Сейчас этому ребенку больше сорока, стало быть, встреча случилась сорок лет назад.

Мы поздоровались.

– Над чем вы сейчас работаете? – вежливо спросила я.

– Ни над чем, – ответил Хмелик.

– Как это? – растерялась я. – Почему?

– Надоело, – просто объяснил Хмелик.

Александр Хмелик был успешным драматургом, его имя было на слуху. Я удивилась: как можно не работать, если у тебя получается? Если это надо людям, если люди ждут. И главное, это такое счастье: сидеть за столом и создавать свой мир. Ты создаешь из ничего – нечто. Как бог. Только что – пустота, но ты бросаешь на бумагу слова, и уже прорисовывается твоя вселенная. У Гарсиа Маркеса – это Макондо, у Фазиля Искандера – Чегем.

– Почему? – переспросила я.

– Потому что талантам надоедает, а гениям нет, – объяснил Хмелик.

Он не метил в гении. Он считал себя талантом. А талантам – надоедает.

Мы разошлись, каждый в свою сторону. Хмелик повез коляску дальше и не отрываясь смотрел в крошечное личико любимой дочки.

Сейчас эта дочка – автор знаменитого фильма «Маленькая Вера», блестящий драматург.