Дома вдовца

Бланш (тает от поцелуев, но не• упускает из виду своей цели). Но, Гарри...

Тренч (в восторге от того, что она назвала его по имени). Да, милочка?

Бланш. Когда мы поженимся?

Тренч. Сейчас же. В первой церкви, которая нам попадется. Вот хоть в этой — святого Аполлинариса.

Бланш. Нет, серьезно. Ведь это очень серьезно, Гарри. Не надо с этим шутить.

Тренч (внезапно оглядываясь на калитку и выпуская Бланш). Тсс! Они уже возвращаются.

Бланш. О, ччер... (Ее восклицание тонет в звоне, доносящемся из дверей гостиницы.)

На пороге появляется потрясающий колокольчиком официант. Кокэйн и Сарториус входят через садовую калитку.

Официант. Табльдот через двадцать минут, леди и джентльмены. (Уходит в гостиницу.)

Сарториус (он очень серьезен). Я думал, ты пойдешь с нами, Бланш.

Бланш. Да, папа. Мы только что хотели идти.

Сарториус. Тут всюду столько пыли. Надо пойти почиститься перед обедом. Пойдем, дитя мое. (Подает ей руку. Его торжественный тон всех терроризирует.) Бланш молча уходит, опираясь на руку. отца. Кокэйн, не менее напыщенный, чем сам Сарториус, смотрит на Тренча строгим взором судьи.

Кокэйн (укоризненно). Нет, дорогой мой. Нет, нет. Никуда не годится. Краснею за вас. Никогда в жизни мне еще не было так стыдно. Вы злоупотребили неопытностью этой беззащитней девушки.

Тренч (с горячностью). Кокэйн!

Кокэйн (неумолимо). Отец ее, по всем признакам, настоящий джентльмен. Я имел честь с ним познакомиться, я представил ему вас; полагаясь на меня, он с полным спокойствием оставил свою дочь под вашим покровительством. И что же я вижу по возвращении? Что видит ее отец? О Тренч, Тренч! Нет, дорогой мой, нет. Дурной вкус, Гарри, дурной тон!

Тренч. Вздор! Ничего вы не видели.

Кокэйн. Ничего не видели! Она, истинная леди, благовоспитаннейшая девица, у вас в объятиях — и вы говорите, что мы ничего не видели! — а в дверях официант трезвонит в огромный колокол, тщетно стараясь привлечь к себе ваше внимание. (Продолжает свою нотацию с удвоенной строгостью.) Неужели у вас нет принципов, Тренч? Неужели у вас нет религиозных убеждений? Неужели вам не знакомы принятые в порядочном обществе обычаи? Вы целовались...

Тренч. Ну, этого вы не могли видеть.

Кокэйн. Мы не только видели, мы слышали. Звук вашего поцелуя разнесся по всему Рейну. Не унижайтесь до лжи, Тренч.

Тренч. Чепуха, Билли! Вы...

Кокэйн. Опять! Я уже просил вас не употреблять это вульгарное уменьшительное. Как я могу ожидать, что солидные состоятельные люди отнесутся ко мне с уважением, если меня на каждом шагу будут обзывать Билли? Меня зовут Уильям! Уильям де Бар Кокэйн.

Тренч. Ах, да ну вас! Ну, ну, не обижайтесь, старина. Что вы так ершитесь из-за всяких пустяков? У меня это как-то само выходит, что я вас зову Билли: к вам это идет.

Кокэйн (уязвлен). В вас нет деликатности, Тренч, нет такта. Конечно, я никому об этом не говорю, но боюсь, что из вас никогда не получится истинного джентльмена.

В дверях гостиницы появляется Сарториус.

Вот мой друг Сарториус; он, очевидно, намерен потребовать у вас объяснений. Меня не удивило бы, если б он захватил с собой хлыст. Я удаляюсь, не желая быть свидетелем прискорбной сцены.

Тренч. Стойте, Билли! Да не уходите же! Черт!.. Мне как раз сейчас неудобно говорить с ним наедине.

Кокэйн (качает головой). Деликатность, Гарри, деликатность! Хороший вкус! Savoir faire!³ (Уходит.)

Тренч пытается улизнуть в другую сторону. Он с непринужденным видом направляется к калитке.

Сарториус (тоном гипнотизера). Доктор Тренч!

Тренч (останавливается и поворачивается к нему). Ах, это вы, мистер Сарториус? Ну, как вам понравилась церковь?

Сарториус молча указывает ему на стул. Тренч, парализованный собственным волнением и торжественным тоном Сарториуса, беспомощно опускается на сиденье.

Сарториус (тоже садится). Вы беседовали с моей дочерью, доктор Тренч...