На первое свидание я пригласила Генри сама, так как он, казалось, не понимал намеков, что я уже вся его и можно меня брать. Мы посмотрели фильм «Привидение» и пошли обедать, а там Генри сказал мне, что с точки зрения науки призраков не существует.
– Это элементарная физика и математика, – заявил он. – Патрик Суэйзи не мог проходить сквозь стены и таскаться за Деми Мур. Если привидения способны следовать за кем-то, значит их ступни прилагают силу к полу. Если они проходят сквозь стены, то они нематериальны, но невозможно соответствовать обоим условиям одновременно. Это противоречит закону Ньютона.
На нем была футболка с надписью «ПОЛНАЯ ФРОНТАЛЬНАЯ ЗАУМЬ», и волосы соломенного цвета то и дело падали ему на глаза.
– Но разве тебе не хотелось бы, чтобы это могло быть правдой? – спросила я. – Ты не хотел бы любви такой сильной, что она могла бы являться к тебе привидением?
Я рассказала ему историю своей матери, которая однажды проснулась в 3:14 ночи, рот у нее был набит лепестками фиалок, а в воздухе висел такой сильный запах роз, что было трудно дышать. Через час ее поднял с постели телефонный звонок: сообщили, что ее мать, флорист по профессии, умерла от сердечного приступа ровно в три часа четырнадцать минут.
– Наука не может ответить на все вопросы, – сказала я Генри. – Она не объясняет любовь.
– Вообще-то, объясняет. На эту тему проведена масса исследований. К примеру, людей привлекают симметричные черты лица. И женщинам кажется, что симметричные мужчины лучше пахнут. Кроме того, друг к другу влечет людей со сходными наследственными особенностями. Вероятно, это как-то связано с эволюцией.
Я так и прыснула со смеху:
– Это ужасно! Ничего менее романтичного я в жизни не слышала.
– Навряд ли…
– Правда? Скажи мне что-нибудь сногсшибательное, – потребовала я.
Генри долго смотрел на меня, так что голова моя стала легкая-легкая и совсем воздушная.
– По-моему, ты абсолютно симметричная, – сказал он.
На втором свидании Генри повез меня в Бостон. Мы пообедали в «Паркер-хаусе», а потом он нанял двухколесный экипаж, который прокатил нас по парку Бостон-Коммон. Был конец ноября, в голых ветвях деревьев засел мороз, возница протянул нам толстый шерстяной плед прикрыть колени. Лошадь била копытами и фыркала от нетерпения.
Генри задавал мне задачки.
– Отношение окружности и́глу к его диаметру?
– Сдаюсь.
– Эскимосское пи, – сказал он. – А что такое половина толстой кишки?
– Я не знаю…
– Точка с запятой.
– Это не научная и не математическая шутка.
– Я Ренессансный Парень. – Генри засмеялся. – Восемь пятицентовиков?
Я помотала головой.
– Две парадигмы, – сказал он.
Шутки не были по определению смешными, но, слетая с губ Генри, были. Губ с приподнятыми уголками, всегда как будто немного кокетливо-смущенных, не решающихся на улыбку; губ, которые поцеловали меня в завершение нашего первого свидания с неожиданной силой и напором.
Я смотрела на губы Генри, и вдруг лошадь остановилась.
Точнее, она не остановилась, а поскользнулась на замерзшей лужице, и ее передние ноги подкосились. Я услышала треск кости.
Мы медленно вывалились из коляски. Генри постарался смягчить мое падение.
– Ты в порядке? – спросил он и помог мне встать.
Он завернул меня в шерстяной плед, и мы ждали, пока приедет полиция со службой контроля за животными.
– Не смотри, – шепнул мне Генри и отвернул мое лицо в сторону, когда один из сотрудников вынул пистолет.
Я попыталась сосредоточиться на словах, написанных на футболке Генри, они выглядывали в просвет между полами незастегнутого пальто: «ОТ ЭТОГО ПРОТОНА Я СТАНОВЛЮСЬ НА ВИД ЖИРНЫМ?» Звук как будто разорвал мир надвое, я подумала: кто носит футболки зимой? И значит ли это, что его кожа всегда теплая? И светит ли мне когда-нибудь лежать, прикасаясь к ней?
Очнулась я в незнакомой постели. Стены в комнате были кремового цвета, комод из темного дерева, на нем телевизор. Очень чисто… и как-то казенно. «Это был обморок», – сказала я себе.
– Лошадь, – произнесла я вслух.
– Хм… – произнес тихий голос. – Она на большой небесной карусели.
Я перевернулась на бок и увидела Генри. Он сидел, опираясь спиной на стену, все еще в пальто.
– Ты не веришь в небеса, – пробормотала я.