Домашние правила

– Нет, но решил, что ты веришь. Как ты… себя чувствуешь? Все хорошо?

Я осторожно кивнула, пробуя, каково оно.

– Что произошло? Женщины вокруг тебя все время падают в обморок?

Генри усмехнулся:

– Это было немного по-викториански.

– Где мы?

– Я снял номер в «Паркер-хаусе». Думал, тебе нужно немного полежать. – Щеки его залились краской. – Я… гм… не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное впечатление…

Я приподнялась на локте:

– Ты не хочешь?

– Ну… нет, если только ты не хочешь, чтобы я… – запинаясь, проговорил он.

– Знаешь, это немного готически, – сказала я. – Генри, можно задать тебе вопрос?

– Задавай.

– Что ты там делаешь?

Я протянула к нему руку и почувствовала, как матрас прогнулся, когда Генри забрался на него. Почувствовала, как его губы накрыли мои, и поняла, что эти отношения будут не такими, как я мечтала: мне не придется изображать из себя учительницу, которая дает уроки робкому молодому компьютерному гению. Наблюдая за работой Генри в офисе, мне следовало понять: программисты двигаются медленно и осторожно, потом ждут реакции. И если у них не получается с первого раза, они будут пробовать снова и снова, пока не пробьются через это пятое измерение и не сделают все правильно.

Позже, когда я надела футболку Генри, а он обнял меня, когда мы включили телевизор и смотрели передачу про приматов, убрав звук, когда он накормил меня куриными наггетсами из детского меню, я подумала, какая же я умная – увидела то, чего другие люди не замечали в Генри. Дурацкие футболки, столовая «Звездные войны», где он брал свой кофе, то, как он едва мог смотреть женщинам в глаза, – за этим внешним скрывался мужчина, который прикасался ко мне так, будто я была сделана из стекла, который фокусировался на мне так интенсивно, что иногда мне приходилось напоминать ему о необходимости дышать, когда мы занимались любовью. Тогда я не представляла, что Генри будет не способен полюбить кого-то, кроме меня, даже зачатого им ребенка. Я не представляла, что вся эта страсть между нами скопится под запутанными нитями генетического кода Джейкоба, дождется идеального шторма, чтобы пустить корни, дать ростки и расцвести в аутизме.

Когда я схожу с самолета, Генри уже ждет меня. Я подхожу и неловко останавливаюсь в шаге от него. Тянусь вперед, чтобы обнять, и ровно в этот момент он отворачивается, чтобы посмотреть на табло прибытий; в результате руки мои повисают в пустоте.

– Он приземлится через двадцать минут.

– Хорошо, – отвечаю я. – Это хорошо. – И смотрю на него. – Мне правда очень неудобно.

Генри глядит вглубь пустого коридора за барьером.

– Ты объяснишь мне наконец, что происходит, Эмма?

Пять минут я рассказываю ему про Джесс Огилви и обвинение в убийстве. Говорю, что бегство Тэо имеет ко всему этому какое-то отношение. Закончив, я слушаю объявление для пассажира, который вот-вот опоздает на свой рейс, а потом набираюсь храбрости, чтобы встретиться взглядом с Генри.

– Джейкоба судят за убийство? – дрожащим голосом произносит он. – И ты мне ничего не сказала?

– И что ты сделал бы? – с вызовом спрашиваю я. – Прилетел бы в Вермонт и стал бы для нас рыцарем на белом коне? Что-то я в этом сомневаюсь, Генри.

– А когда это появится в местных газетах? Как я объясню своим дочерям – одной семь, другой четыре, – что их единокровный брат – убийца?

Я отшатываюсь, как будто он дал мне пощечину.

– Постараюсь сделать вид, что ты этого не говорил, – бормочу я. – И если бы ты хоть немного знал своего сына, если бы провел с ним какое-то время, а не просто присылал каждый месяц чек для очистки совести, то знал бы, что он невиновен.

На щеке Генри дергается мускул.

– Помнишь, что случилось во время пятой годовщины нашей свадьбы?

Этот период жизни, когда мы пробовали все возможные методы вмешательства и лечения, чтобы вернуть Джейкобу связь с миром, скрыт в моем сознании мглистым туманом.

– Мы пошли в кино, остались наедине впервые за много месяцев. И вдруг по проходу прошел какой-то странный человек, присел на корточки и стал разговаривать с тобой. Через минуту ты встала и ушла с ним. Я сидел и думал: «Кто, черт побери, этот парень и куда отправилась вместе с ним моя жена?!» Я пошел за тобой в фойе. Оказалось, он отец нашей няни и врач «скорой помощи». Ливви позвонила ему в панике, потому что у Тэо сильно текла кровь. Он пришел к нам домой, заклеил пластырем рану Тэо и пришел позвать нас.

Я смотрю на Генри:

– Ничего этого я не помню.

– Тэо потом наложили десять стежков на бровь, – говорит Генри, – потому что Джейкоб разозлился и опрокинул высокий стульчик, когда Ливви на секунду отвернулась.

Теперь я вспоминаю панику, в которой мы поспешили домой; Джейкоба, совершенно потерявшего голову, и истерически рыдающего Тэо; шишку размером с его маленький кулачок, набухающую над левым глазом. Генри поехал с Тэо в больницу, а я осталась успокаивать Джейкоба. Удивительно, как это возможно – выбросить какие-то события так далеко из головы, полностью переписать историю.

– Не могу поверить, что я об этом забыла.

Генри не смотрит на меня.