Домашние правила

– Я хочу возвращаться со своей гребаной работы в свой хренов дом и не заставать десять долбаных незнакомых теток на полу в своей гостиной. Разве я прошу слишком о многом?

– Эти незнакомые тетки могут вернуть к нам Джейкоба…

– Очнись, Эмма. Он такой, какой есть. И внутри его не заключено никакое чудо, которое вот-вот выйдет наружу.

И:

– Ты всю неделю работал допоздна.

– А для чего мне приходить домой?

И:

– Как это – ты беременна? Мы же решили, что больше детей не будет. У нас уже и так проблем хватает…

– Я, вообще-то, не сама забеременела, если ты не в курсе.

– Надо было думать. Это ведь ты принимаешь таблетки.

– Думаешь, я тебя обманула? Боже, Генри! Рада слышать, что ты такого высокого мнения обо мне. Убирайся! Вали отсюда!

И однажды он свалил.

Вдруг отец стучит в дверь и просовывает голову в комнату Тэо:

– Мальчики, как… гм… тут у вас дела?

Оба молчим.

– Джейкоб, мы можем поговорить?

Мы садимся в моей комнате, я – на кровать, отец – в мое кресло у стола.

– Ты… ты не против, что я здесь?

Я оглядываюсь. Он ничего не тронул на моем столе, так что я мотаю головой.

Ему явно становится легче. Я так думаю, потому что его плечи расслабляются.

– Я должен извиниться перед тобой. Только не знаю, как это выразить словами.

– Со мной такое тоже бывает.

Отец слегка улыбается и качает головой. Тэо очень похож на него. Мама всю жизнь это говорила, но теперь я вижу в моем отце многое, что напоминает мне меня. Например, его манера пригибать голову, прежде чем начать фразу. Или постукивать пальцами по бедру.

– Я хотел извиниться перед тобой, Джейкоб. Есть люди… как твоя мать… которые никогда не сдаются. Я не из таких. Говорю это не в оправдание себе, а просто как факт. Уже тогда я достаточно хорошо знал себя, чтобы понимать: мне с этой ситуацией не справиться.

– Под «этой ситуацией» ты подразумеваешь меня.

Он мнется, потом кивает:

– Я не знаю о синдроме Аспергера столько, сколько знает твоя мать, но, думаю, в нас во всех есть что-то мешающее нам общаться с другими людьми, даже когда мы хотим поддерживать связь с ними.

Мне нравится идея, что синдром Аспергера – это приправа, добавленная к человеку, и, хотя во мне ее концентрация выше, чем в других людях, если провести анализ, окажется, что следы ее есть у всех.

Я заставляю себя взглянуть в глаза отцу:

– Ты знал, что яблоки ржавеют?

– Нет, – отвечает он более мягким голосом. – Не знал.

Вдобавок к списку яблочных фактов я приберег для отца еще один – с вопросами, которые я задам ему, если выпадет шанс:

1. Если бы не я, ты остался бы?

2. Ты когда-нибудь жалел, что ушел от нас?

3. Как ты думаешь, мы когда-нибудь сможем стать друзьями?

4. Если бы я пообещал стараться сильнее, ты обдумал бы возможность вернуться?

Стоит отметить, что, пока сидели в моей комнате, мы успели обсудить яблоки, вчерашние показания судмедэксперта и статью в журнале «Вайред» о том, увеличивается ли количество людей с синдромом Аспергера в Силиконовой долине в связи с преобладанием в этой географической зоне носителей научно-математических генов. Пока я не задал ему ни один из тех вопросов, которые значатся в списке, лежащем на самом дне нижнего левого ящика моего стола.

Мы все вместе едем в суд на арендованной отцом машине. Она серебристая и пахнет соснами. Я занял свое обычное место на заднем сиденье позади отца, который сидит за рулем. Мама рядом с ним, а Тэо – со мной. По пути я рассматриваю электрические провода, натянутые между столбами: у опор они сходятся близко, а посередине расходятся и слегка провисают, напоминая силуэты гигантских каноэ.

Нам остается пять минут езды до здания суда, когда у мамы звонит телефон. Она едва не роняет его, пока ей удается ответить.

– Я в порядке, – говорит она и заливается краской. – Встретимся на парковке.

Наверное, я должен нервничать, но на самом деле я приятно взволнован. Сегодня Оливер скажет всем правду о том, что я сделал.

– Ну, Джейкоб, – обращается ко мне мама, – ты помнишь правила?

– Говорит Оливер, – бормочу я. – Передавать ему записку, если мне нужен перерыв. Я не идиот, мам.

– Это как посмотреть, – бросает Тэо.

Мама разворачивается на сиденье. Зрачки у нее большие и черные, пульс бьется в ямке между ключицами.

– Сегодня тебе будет труднее, – тихо говорит она. – Ты услышишь вещи о себе, которые могут показаться тебе бессмысленными. Даже неправильными, ложными. Но помни, Оливер знает, что делает.