Домашние правила

– Давай разберемся, – отвечает Эмма. – Ты хочешь спать на диване или помогать мне, когда у Джейкоба случится нервный срыв?

Тэо раздраженно отодвигается от стола:

– Где у нас эти чертовы запасные подушки?

– Я не хочу никого лишать привычного места… – пытается примирить стороны Генри.

– Эмма, – встреваю я, – можно вас на пару минут?

– О, верно. Вы хотели поговорить о моих показаниях? – Она поворачивается к Джейкобу. – Дорогой, можешь убрать со стола и загрузить посудомойку?

Он встает и начинает составлять в стопку тарелки, а я тяну Эмму наверх.

– Нам нужно найти какое-то тихое место, – говорю я и завожу ее в спальню.

Здесь я еще не бывал. Интерьер очень спокойный – все в холодных зеленых и синих тонах. На комоде – дзенский садик с грабельками и тремя гладкими черными камешками. На песке кто-то написал: «SOS».

– Я переживаю только из-за перекрестного допроса, – говорит Эмма и успевает произнести только это, прежде чем я хватаю ее и целую. Совсем не нежно. Этим поцелуем я вливаю в нее все чувства, которые не могу выразить словами.

Наконец она отпихивает меня, губы у нее розовые и припухшие, я невольно делаю к ней шаг снова, но Эмма упирается рукой мне в грудь и не подпускает к себе.

– О боже мой, – говорит она, медленно улыбаясь. – Да ты ревнуешь.

– Но какого черта ты завела этот разговор? «Глупо уезжать куда-то и быть в получасе от нас…»

– Потому что это действительно глупо. Он отец мальчиков, а не какой-то посторонний человек с улицы.

– Значит, он ляжет спать вот за этой стеной?

– «Спать» – главное слово в этой фразе, – отвечает Эмма. – Он здесь ради Джейкоба. Поверь мне, у Генри нет скрытых мотивов.

– Но ты любила его.

Брови Эммы подскакивают вверх.

– Думаешь, я сидела здесь пятнадцать лет и сохла по нему? Ждала момента, когда он снова войдет в дверь, чтобы затащить его в спальню и соблазнить?

– Нет. Но я не стал бы сбрасывать его со счетов в этом смысле.

Эмма мгновение молча смотрит на меня, а потом прыскает со смеху:

– Ты не видел его очаровашку-жену и милашек-дочерей. Поверь мне, Оливер, я не величайшая любовь его жизни, которую он никогда не забудет.

– А моей – да, – говорю я.

Улыбка сходит с лица Эммы, а потом она встает на цыпочки и целует меня.

– Вам не нужно это?

При звуке голоса Джейкоба мы отскакиваем друг от друга на пару футов. Мой клиент стоит в дверях – одна рука лежит на дверной ручке, во второй он держит мой портфель.

– Вы только что… – Он смущенно замолкает. – Вы двое… – Не говоря больше ни слова, он бросает в меня портфель с такой силой, что, ловя его, я крякаю, бежит по коридору в свою комнату и хлопает за собой дверью.

– Что он видел? – испуганно спрашивает Эмма. – Когда он вошел?

Вдруг в дверном проеме появляется Генри. Он вопросительно смотрит вглубь коридора, куда убежал Джейкоб, а потом переводит взгляд на Эмму:

– Тут все в порядке?

Эмма поворачивается ко мне:

– Думаю, вам лучше пойти домой.

Эмма

Когда я вхожу к Джейкобу, он сгорбился над столом, бурчит под нос Боба Марли и яростно пишет на зеленом коврике, которым накрыта столешница:

1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144, 233…

Я беру из его руки карандаш. Джейкоб поворачивается ко мне на вращающемся стуле.

– «Я возбуждаю тебя, малышка?» – с горечью изрекает он.

– Никаких цитат из фильмов, – говорю я ему. – Особенно из «Остина Пауэрса». Я понимаю, ты расстроен.

– Погодите-ка. Предполагалось, что моя мать отрабатывает свои свидетельские показания с моим адвокатом, а вместо этого ее язык наполовину засунут ему в горло? Да, это могло меня немного расстроить.

Я подавляю гневную вспышку, которая загорается у меня в груди.

– Прежде всего я полностью готова к даче показаний. И потом, я не собиралась целовать его. Это как-то само вышло.

– Такие вещи сами собой не происходят, – возражает Джейкоб. – Вы или хотите, чтобы они произошли, или нет.

– Хорошо, хорошо, думаю, после пятнадцати лет, проведенных в одиночестве, я не стану возражать, если кто-то проявит ко мне интерес.

– Не кто-то, – говорит Джейкоб, – а мой адвокат.

– Он полностью сосредоточен на деле, Джейкоб.

– Меня он не волнует. Если этот человек не выполняет свою работу, я могу просто его уволить. Но ты! – кричит Джейкоб. – Как ты можешь поступать со мной так именно сейчас? Ты моя мать!

Я стою почти вплотную к нему и говорю:

– Всю жизнь я посвятила заботе о тебе. И люблю тебя так, что готова в любой момент поменяться с тобой местами. Но это не означает, что я не заслуживаю счастья.

– Ну, надеюсь, ты будешь по-настоящему счастлива, когда я проиграю этот процесс, пока ты занималась своими шашнями.

И тут я даю ему пощечину.

Не знаю, кто из нас удивлен сильнее. Я в жизни не била Джейкоба. Он держится за щеку рукой, а на коже у него проступает красный отпечаток моей ладони.

– Прости. О боже, Джейкоб, прости меня! – торопливо бормочу я; слова кувыркаются у меня на языке. – Я принесу тебе лед…

Джейкоб смотрит на меня так, будто впервые видит.

Поэтому я не ухожу, а усаживаю его на кровать, притягиваю к себе, как делала, когда он был маленьким и не мог выносить мир в таких количествах, и начинаю раскачиваться вместо него.