Домашние правила

Марк сердито выходит из пиццерии. Не понимаю, что в нем нравится Джесс. Он учится в школе бизнеса и много играет в хоккей. Но когда он появляется рядом, разговор всегда должен идти о нем, и я не знаю, почему все хорошо, когда говорит Марк, а не я.

Джесс кладет голову на скрещенные руки. Волосы рассыпались по плечам, как накидка. Судя по тому, как вздрагивают ее плечи, она плачет.

– Анни Салливан, – произношу я.

– Что? – Джесс поднимает лицо; глаза у нее красные.

– Мать Тереза спасала бедных и больных, а я не бедный и не больной. Анни Салливан более подходящий пример – она известный учитель.

– О боже! – Джесс утыкается лицом в ладони. – Я не могу с этим справиться.

В разговоре возникает пауза, и я заполняю ее:

– Так теперь ты свободна в пятницу?

– Ты шутишь.

Я обдумываю ее слова. Вообще-то, я всегда серьезен. Обычно меня обвиняют в отсутствии чувства юмора, хотя оно у меня есть.

– Тебе не важно, что Марк – первый парень, который сказал мне, что я симпатичная? И что я по-настоящему люблю его? – Голос Джесс повышается, каждое слово взбирается на новую ступеньку лестницы. – Тебя вообще волновало когда-нибудь, счастлива ли я?

– Нет… нет… и да. – Я начинаю волноваться. Почему она спрашивает меня о таких вещах? Марк ушел, и мы можем вернуться к нашему делу. – Поэтому я составил список того, что люди говорят, когда на самом деле хотят сказать, что устали тебя слушать, но я не знаю, правильный ли он. Можешь проверить?

– Боже мой, Джейкоб! – восклицает Джесс. – Уйди с глаз моих!

Слова ее огромны и заполняют всю пиццерию. Все смотрят на нас.

– Я должна поговорить с ним. – Джесс встает.

– Но как же мое занятие?

– А ты подумай о том, чему научился, – говорит она, – а потом возвращайся ко мне.

С этими словами Джесс выходит из ресторана, оставляя меня одного за столом.

Хозяйка заведения приносит пиццу, которую мне теперь придется есть в одиночку.

– Надеюсь, ты проголодался.

Нет. Но я все равно беру кусок, откусываю от него и глотаю. На вкус – чистый картон.

Розовый предмет подмигивает мне из-за салфетницы. Джесс оставила свой телефон. Я бы позвонил ей и сказал, что он у меня, но, очевидно, это не сработает.

Кладу телефон в карман и делаю мысленную заметку: принести его Джесс, когда мы встретимся во вторник и я разгадаю, чему должен был научиться.

Уже больше десяти лет мы получаем на Рождество открытку от какой-то незнакомой семьи. Она адресована Дженнингсам, которые жили в нашем доме до нас. На открытке обычно какая-нибудь заснеженная сценка, а внутри напечатано золотыми буквами: «СЧАСТЛИВЫХ ПРАЗДНИКОВ. С ЛЮБОВЬЮ, ШТЕЙНБЕРГИ».

Штейнберги обычно добавляют к открытке ксерокопию письма, где перечислено, что произошло с ними за год. Я прочел об их дочери Саре, которая после занятий гимнастикой была принята в колледж Вассара, потом поступила на работу в консалтинговую фирму, уехала в ашрам в Индии и взяла приемного ребенка. Я узнал, что великолепная карьера Марти Штейнберга оборвалась на фирме братьев Лехман и он испытал шок, оказавшись без работы в 2008-м, когда компания закрылась, а потом взялся вести курс для начинающих предпринимателей в местном колледже северной части штата Нью-Йорк. Я увидел, как Вики, его жена, из сидевшей с детьми домохозяйки превратилась в предпринимательницу, продающую печенье с изображениями породистых собак. Один раз были даже приложены образцы! В этом году Марти взял отпуск, и они с Вики отправились в круиз по Атлантике: очевидно, осуществление мечты всей жизни теперь стало возможным, так как «Eukanuba» – компания по производству кормов для собак и кошек – купила фирму Вики. Сара и ее партнерша Инес поженились в Калифорнии, и в письме была фотография теперь уже трехлетней Райты в образе девочки-цветочницы, осыпающей лепестками роз путь новобрачных.

Каждое Рождество я пытаюсь добраться до письма Штейнбергов раньше мамы. Она бросает их в мусорную корзину, говоря что-нибудь вроде: «Эти люди когда-нибудь задумаются, почему Дженнингсы никогда им не отвечают?» Я выуживаю из мусора открытку и кладу ее в обувную коробку, которую зарезервировал в своем шкафу специально для Штейнбергов.

Не знаю, почему мне так приятно читать их праздничные послания; такое же чувство возникает у меня, когда я лежу под грудой высушенного чистого белья или беру словарь и прочитываю все слова на одну букву зараз. Однако сегодня, вернувшись со встречи с Джесс, я с трудом выдерживаю обязательный разговор с мамой (Она: «Как прошло?» Я: «Нормально») и сразу иду в свою комнату. Как наркоман, которому нужна доза, я достаю письма Штейнбергов и перечитываю их все, одно за другим, начиная с самого старого.

Мне становится немного легче дышать, и, закрывая глаза, я не вижу лица Джесс на внутренней стороне век, зернистого, как рисунок на волшебном экране с алюминиевым порошком. Это напоминает криптограмму, где буква «А» на самом деле означает «М», а «С» – «З» и так далее, как будто главный смысл заключен в изгибе ее губ и смешных звуках, которые проскакивали в голосе, а не в том, что она на самом деле сказала.