Домашний огонь

– Несколько дней назад главным твоим противником был мужчина, родившийся с серебряной, да еще и бриллиантами отделанной ложечкой во рту, член партии с большим стажем. А теперь – сирота-первокурсница, требующая для брата того, в чем было отказано отцу: могилы, где она могла бы сидеть и оплакивать ужасную, достойную слез катастрофу, что постигла ее семью. Посмотри на нее, Карамат, посмотри на несчастное дитя, которое ты вздумал превратить в своего заклятого врага, – посмотри, как ты унизил себя!

Ледяной гроб был теперь закрыт со всех сторон, огромные глыбы навалены и поверх трупа, лица больше не видно. Как далеко зашел распад, если девушка все-таки разрешила сделать это? Раньше рядом собирались люди, теперь она, похоже, осталась одна с мертвым братом – на опаленной траве, под баньяном, среди засохших розовых лепестков. Скоро его сын войдет в этот парк, в эту трупную вонь, посреди которой сидит любимая им девушка.

– Господи! – пробормотал он, впервые осмыслив: его мальчик, а вокруг – пропитанный запахом гниения ужас.

– Сына ты тоже потерял, – сказала Терри.

Она закрыла ему глаза ладонями, и от ее прикосновения что-то в нем замерло, что-то новое родилось. Он наклонил отяжелевшую голову, вверяя ее рукам жены. Как-то дождливым вечером, крупные капли били в окно, он сидел здесь, обнимая сына за плечи, помогая мальчику пережить первое любовное разочарование. Тринадцатилетний, только что научившийся отвергать отцовскую ласку – и вновь ищущий ее в минуту горя. Снаружи бушевали стихии, а Карамат чувствовал, как изнемогает от любви к мальчику, прячущему голову у него на груди, промочившему слезами его рубашку. Надо бы велеть ему быть мужчиной, выше голову, а он притянул к себе сына и радовался, что мальчик не к матери обратился, не к сестре, не к другу – к отцу, ведь он знает, отец любит его и всегда будет любить.

Терри убрала свои руки.

– Стань снова человеком. Исправь, что можно.

Шелест шелка – она ушла. Остались только он – и девушка на экране. Она протянула руку и потрогала крышку из льда. Карамат сложил руки, подул на замерзшие пальцы. В ту ночь, когда умерла его мать, он бодрствовал у ее постели до утра, читал вслух Коран, потому что она бы этого хотела – его сердца суры никак не задевали. И все же казалось необходимым неуклонно выполнять весь обряд, не потому, что Карамат верил, будто от матери осталась хоть частица, способная узнать, как он поступил, но потому, что он был ее сыном и в последний раз мог что-то сделать для нее.

Он сунул руку в карман – даже это движение далось с трудом, – достал телефон и набрал номер Джеймса.

– Спасибо, что убрали твит Эймона. А еще мне нужен телефон британского представителя в Карачи, – сказал он.

– Твит убрали не мы, сэр. Номер пришлю через минуту.

Он закончил звонок. Подумал, не пойти ли к жене. Или нет – сначала он все уладит, для сына, для той девушки, потом расскажет Терри. Он вытянулся на диване, скрестил руки на груди, глаза не закрывал. Кто будет бодрствовать ночь над его телом, кто будет держать его за руку в последние минуты?

* * *

Грохот разнесся в доме, на лестнице, в коридоре. Он встал – трое мужчин из его охраны ворвались в гостиную, выстроились стеной вокруг него, эта подвижная стена бегом вытолкнула его на лестницу, подхватила и понесла на руках, словно манекен, а он пытался вывернуться, отыскать жену, дочь. Выкрикивал их имена – Терри! Эмили! – только эти два слова сохранили смысл, все остальные ничтожны.

– Мы здесь! – голос жены, быстрые шаги позади.

– Я позабочусь о них, сэр!

Славный парень, этот Суарес! За окном сирены, человеческая стена движется прочь от входной двери, в подвал. У охранников в руках оружие, из рации команда: «Заприте двери, никого не впускать до окончания проверки». В убежище, жена и дочь следом, дверь закрывается, Терри поворачивает ручку сейфового замка.

– Зачем нас отвели в ванную? – удивляется Эмили, и Карамат не сразу соображает, что дочь еще не бывала дома с тех пор, как он сделался министром внутренних дел. Она здесь – гостья из прошлого, напоминание о прежней жизни.

– Теперь здесь убежище.

– О боже, нас хотят убить!

На лицо дочери он смотреть не мог. Вместо этого принялся внимательно ощупывать дверь – словно он глава семьи, способный отыскать уязвимое место и сразу же его починить.

– Суарес! – крикнул он и застучал в дверь кулаками. – Что происходит?

Голос по другую сторону – кажется, Джонса – ответил:

– Постараемся как можно скорее выпустить вас.

Как будто министр внутренних дел с женой и дочерью застрял в неисправном лифте. Уж эти англичане, иногда они такие. Даже валлийцы. Он сунул руку в карман – телефона не было. Остался на столе в ожидании СМС от Джеймса. И Эмили и Терри тоже без мобильников. Он снова постучал в дверь.

– Мне нужны объяснения.

– Сэр, мы перехватили переговоры. О готовящемся нападении.

– Это бесполезно, – сказала Терри. Она обеими руками обнимала дочь. Ему бы подойти к ним, придумать какие-то успокоительные слова, но он сел в отдалении, прислонившись к кафельной стене. Что им сказать? Что все обойдется?