Домби и сын

Но Діогенъ уже любилъ ее всѣмъ сердцемъ своимъ и всѣми собачьими способностями не ради чего другого прочаго, a ради собственной особы, и спѣшилъ, какъ могъ, выразить свои вѣрноподданническія чувства. Онъ началъ прыгать и кривляться на всѣ возможныя манеры и въ заключеніе, поднявшись на заднія ноги, зацарапалъ дюжими когтями половинки дверей, между тѣмъ какъ хозяйка его уже спала и видѣла во снѣ группу розовыхъ дѣтей, ласкаемыхъ отцомъ. Наконецъ, выбившись изъ силъ, Діогенъ отъ досады скомкалъ свою постель въ подушку и разлегся вверхъ ногами на голыхъ доскахъ во всю длину своей привязи. Въ этомъ положеніи онъ направилъ глаза на дверь спальни и замигалъ самымъ неистовымъ образомъ. Послѣ этой продѣлки онъ заснулъ, и во снѣ ему пригрезился его непримиримый врагъ, который, какъ слѣдуетъ, былъ встрѣченъ громкимъ и храбрымъ лаемъ.

Часть вторая

Глава XIX Вальтеръ уѣзжаетъ

Деревянный мичманъ, сторожившій входъ въ магазинъ мастера всѣхъ морскихъ инструментовъ, отвердѣлый, жестокосердый мичманъ, смотрѣлъ съ величайшимъ хладнокровіемъ на отъѣздъ Вальтера даже въ тотъ роковой вечеръ, когда въ послѣдній разъ его присутствіе оживляло тихую бесѣду въ маленькой гостиной. Погруженный въ ученыя разысканія, съ квадрантомъ вокругъ чернаго сучковатаго глаза, онъ гордо выставлялъ на показъ свои чертовски щеголеватые штаны и, по-видимому, не обращалъ никакого вниманія на суеты и треволненія житейскаго моря, поднимаемаго бурею напастей. Обстоятельства, самовластно управляющія судьбою смертныхъ, имѣли надъ нимъ очень ограниченную власть. Сухой день покрывалъ его пылью, туманный — ваксилъ сажей, мокрый — наводилъ яркій лоскъ на его мундиръ, a самый жаркій день вздувалъ свѣжіе пузыри на его безчувственномъ тѣлѣ. И больше ничего. Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ онъ былъ жестоковыйный, одебелѣлый, горделивый мичманъ, занятый исключительно астрономическими наблюденіями, такъ же мало вникавшій въ земныя тревоги, какъ Архимедъ при взятіи Сиракузъ.

Такимъ, по крайней мѣрѣ, онъ казался при тогдашнемъ положеніи семейныхь дѣлъ. Вальтеръ нѣжно поглядывалъ на него, проходя мимо, a бѣдный дядя Соль, когда племянника не было дома, выходилъ на крыльцо, облокачивался на косякъ и плотно прикладывался своимъ изношеннымъ парикомъ къ ногамъ этого генія-хранителя его магазина. Но ни одинъ надменный идолъ съ огромными устами отъ уха до уха и убійственнымъ ликомъ изъ перьевъ попугая не былъ столь хладнокровенъ къ молитвамъ своихъ дикихь обожателей, какъ этотъ мичманъ къ нѣжному участію своихъ хозяевъ.

Тяжело стало на сердцѣ Вальтера, когда онъ бросилъ прощальный взглядъ на свою спальню, на ея стѣны и карнизы. Еще одна ночь, и онъ покинетъ пріютъ своего дѣтства, быть можетъ, навсегда. Картины были сняты, книги собраны въ кучу, вещи упакованы, и комната, лишенная привычнаго убранства, холодно и съ горькимъ упрекомъ смотрѣла на своего хозяина, который такъ безжалостно оставлялъ ее на произволъ непредвидѣнныхъ случайностей. "Еще нѣсколько часовъ, — думалъ Вальтеръ, — и мечты, лелѣявшія мое дѣтство, когда я былъ школьникомъ, такъ же не будутъ принадлежать мнѣ, какъ и эта старая спальня. Мечты, авось, еще забредутъ въ сонную голову, и самъ я, можетъ быть, возвращусь на это мѣсто, но комната успѣетъ перемѣнить десятки новыхъ жильцовъ, и каждый изъ нихъ станетъ издѣваться надъ распоряженіями прежняго хозяина."

Но нельзя было оставить дядю въ маленькой гостиной, гдѣ онъ сидѣлъ уже давно одинъ-одинехонекъ, въ глубокомъ раздумьи. Капитанъ Куттль, на этотъ разъ, нарочно не явился съ Корабельной площади, чтобы предоставить друзьямъ полную свободу наговориться въ послѣдній разъ безъ свидѣтелей. Поэтому Вальтеръ, снова воротившись домой, послѣ суетливыхъ хлопотъ этого дня, поспѣшно вошелъ въ гостиную и завязалъ разговоръ.

— Ну, дядя Соль, — весело вскричалъ Вальтеръ, положивъ руку на плечо старика. — Чего тебѣ прислать изъ Барбадоса?

— Надежду, милый Валли, надежду, что мы свидимся опять по эту сторону могилы. О, пришли, скорѣе пришли мнѣ эту надежду.

— Пришлю, дядюшка. У меня вдоволь всякихъ надеждъ, и будь увѣренъ, для тебя я скупиться не стану. A кромѣ надежды, пришлю тебѣ черепахъ, варенья, лимоновъ для пуншу капитана Куттля и другихъ разныхъ разностей, — цѣлые корабли нашлю, когда разбогатѣю.

Старикъ вытеръ очки и улыбнулся.

— Правда, дядюшка, — вскричалъ Вальтеръ съ живостью, хлопая его по плечу. — Давай же теперь кутить. Ты весели меня, a я тебя, и завтра поутру мы встрепенемея, какъ беззаботные жаворонки, и полетимъ высоко высоко. Мои мечты ужъ и теперь взвились за облака.

— Валли, свѣтикъ мой, Валли, я сдѣлаю все, что могу.

— И прекрасно, дядюшка! — отвѣчалъ Вальтеръ съ веселымъ смѣхомъ. — Я тоже сдѣлаю все, что могу, и… катай, валяй, заливай… наша взяла! — A ты не забылъ, дядюшка, что обѣщалъ присылать мнѣ въ Барбадосъ?

— Нѣтъ, Валли, нѣтъ, — промолвилъ старикъ. — Все, что провѣдаю о миссъ Домби, тотчасъ же отпишу. Теперь она одна-одинехонька, какъ въ глухомъ лѣсу, — бѣдный агнецъ!