Домби и сын

Наконецъ немилосердный хронометръ возвѣстилъ, что Вальтеръ долженъ былъ взглянуть въ послѣдній разъ на деревяннаго мичмана. Дядя, племянникъ и капитанъ Куттль поѣхали въ извозчичьей каретѣ на пристань, гдѣ они пересѣли въ лодку съ тѣмъ, чтобы приплыть къ какому-то изгибу рѣки, котораго имя было безнадежной тайной для непривычныхъ ушей сухопутнаго человѣка. Подъѣхавъ къ этому изгибу, гдѣ уже красовался "Сынъ и Наслѣдникъ", совсѣмъ погруженный, они были встрѣчены разнокалиберной толпой перевозчиковъ, изъ которыхъ одинъ чуть ли не за версту узналъ капитана и перекликался съ нимъ на тысячу ладовъ, звучавшихъ тарабарской грамотой для всякаго профана въ морскомъ дѣлѣ. Это былъ старинный знакомецъ капитана Куттля, грязный циклопъ, шершавый и небритый, но съ такимъ зоркимъ окомъ, которое могло поспорить со всѣми глазами Аргуса. Съ этимъ замѣчательнымъ мужемъ они всѣ трое перебрались на бортъ "Сына и Наслѣдника". На кораблѣ господствовало великое смѣшеніе людей въ красныхъ рубахахъ, бѣгавшихъ взадъ и впередъ, грязныхъ парусовъ, скомканныхъ на мокрыхъ палубахъ, распущенныхъ веревокъ и канатовъ различнаго сорта, бочекъ, боченковъ, ящиковъ, чемодановъ и всякой живности, умильно взиравшей на негра-повара въ дурацкомъ колпакѣ, украшеннаго зеленью передъ самыми его глазами и окуреннаго свѣжимъ дымомъ.

Капитанъ немедленно отвелъ Вальтера въ уголъ и съ великимъ усиліемъ, отъ котораго даже побагровѣло его лицо, вытащилъ изъ кармана огромные серебряные часы, укрѣпившіеся въ своей засадѣ, какъ втулка въ отверстіи бочки.

— Валли, — сказалъ капитанъ, крѣпко пожимая его руку, — вотъ тебѣ, дружище, прощальный подарокъ. Ставь ихъ каждое утро получасомъ назадъ, да еще въ полдень поверни стрѣлку на пятнадцать минутъ, — и y тебя будутъ часики на славу.

— Что вы, капитанъ Куттль! помилуйте! — вскричалъ Вальтеръ, удерживая капитана, который убѣгалъ отъ него прочь. — Возьмите ихъ назадъ, сдѣлайте милость. У меня ужъ есть часы.

— Ну, въ такомъ случаѣ, — сказалъ капитанъ, нырнувъ въ одинъ изъ своихъ кармановъ, откуда выплыли двѣ чайныя ложки и сахарные щипчики, которыми онъ вооружился для отклоненія предвидѣнныхъ возраженій, — въ такомъ случаѣ, мой милый, прими отъ меня эту посудину. Пригодится на черный день.

— Нѣтъ, нѣтъ, не нужно и этого! очень вамъ благодаренъ. О, что вы дѣлаете, капитань Куттль? не бросайте ихъ, — вскричалъ Вальтеръ, потому что капитанъ обнаружилъ явное намѣреніе швыриуть свою посудину за бортъ. — Вамъ они больше нужны, чѣмъ мнѣ. Дайте мнѣ лучше вашу палку. Мнѣ давно хотѣлось имѣть ее. Вотъ такъ! благодарю васъ. Ну, прощайте, капитанъ Куттль! смотрите хорошенько за моимъ старикомъ. Прощайте, дядюшка Соломонъ! Благослови васъ Богъ!

Въ крайнемъ смущеніи спустились они на свою лодку, не видя и не слыша ничего, что происходило вокругъ. Когда Вальтеръ взглянулъ на нихъ, выбѣжавъ на заднюю часть корабля, онъ увидѣлъ, что дядя его сидитъ съ опущенною головою, a капитанъ Куттль колотитъ его въ спину своими огромными часами (вѣроятно, это было очень больно) и дѣлаетъ ободрительные жесты чайными ложечками и сахарными щипчиками. Уловивъ вглядъ Вальтера, капитанъ бросилъ свое сокровище на дно лодки съ совершеннымъ пренебреженіемъ, какъ-будто рѣшался забыть о его существованіи, и, скинувъ лощеную шляпу, весело привѣтствовалъ отъѣзжавшаго друга. Лощеная шляпа ярко блистала на солнцѣ, и капитанъ неутомимо продолжалъ махать, пока Вальтеръ ужъ не могъ болѣе его видѣть.

Въ эту минуту суматоха на кораблѣ, возраставшая постепенно, достигла до послѣднихъ предѣловъ возможности. Двѣ или три лодки отчалили отъ него съ громкимъ гвалтомъ, и безконечное ура вылетѣло изъ сотни разинутыхъ ртовъ. Паруса поднялись отъ попутнаго вѣтра; вода заклокотала и заискрилась яркими брызгами подъ корабельнымъ носомъ, — и "Сынъ и Наслѣдникъ" быстро пустился въ дальній путь, припрыгивая и приплясывая, какъ множество другихъ сыновъ и наслѣдниковъ, топившихъ на немъ свои надежды въ глубокомъ морѣ.

День проходилъ за днемъ, и старикъ Соль съ капитаномъ Куттлемъ, засѣдая въ маленькой гостиной, плыли за молодымъ путешественникомъ по морской картѣ, лежавшей передъ ними на кругломъ столѣ. По ночамъ одинокій старикъ взбирался на чердакъ, гдѣ иной разъ ходуномъ ходила завывающая буря, смотрѣлъ на звѣзды и прислушивался къ вѣтру и долго стоялъ на часахъ, гораздо долѣе, чѣмъ караульный матросъ на корабельномъ бортѣ.

Глава XX Мистеръ Домби и майоръ Багстокъ путешествуютъ

— Старичина Джой, сударь мой, никогда не будетъ охать да вздыхать. Это не въ его натурѣ, м-ръ Домби. Но и подъ этой желѣзной грудью таится чувствительное сердце и дай только разыграться этимъ чувствамъ… a вотъ въ томъ-то и штука, сэръ, что старый Багстокъ знаетъ, что это слабость, a онъ въ жизнь не поддавался никакимъ слабостямъ!