Домби и сын

М-ръ Каркеръ оскалилъ зубы, какъ акула и, казалось, о чемъ-то размышлялъ.

— Какъ же прикажете, сэръ? — продолжалъ м-ръ Перчъ послѣ короткой паузы, — не сказать ли этому сорванцу, что его притянутъ въ судъ, если онъ станетъ надоѣдать? Оно бы, пожалуй, я пригрозилъ ему переломать бока, да только наживешь хлопотъ за тѣлесный страхъ, {(Bodily fеаг). То есть, м-ръ Перчъ боится, какъ бы обиженный не пожаловался на него въ судѣ. Въ такомъ случаѣ, по англійскимъ законамъ, ему, какъ обидчику, слѣдовало бы явиться въ судъ и дать подписку за денежнымъ поручительствомъ двухъ особъ, что онъ, обидчикъ, не выполнитъ своей угрозы и впередъ клятвенно обязывается на. блюдать общественную тишину, he will be bound to keep the peace. Прим. перев.} a y меня и безъ того голова идетъ кругомъ по поводу теперешняго положенія моей жены. Судъ — бѣдовое дѣло. Струхнешь, — и какъ разъ подпишешь присягу.

— Приведите сюда этого сорванца. Я хочу его видѣть.

Вскорѣ за дверьми послышался стукъ тяжелыхъ сапогъ и пронзительный голосъ м-ра Перча, который говорилъ: "Тише, тише". Въ комнату, вслѣдъ за разсыльнымъ, вошелъ дюжій парень лѣтъ пятнадцати, съ красными круглыми щеками, съ круглымъ и гладкимъ лбомъ, съ круглыми черными глазами, съ круглымъ туловищемъ, и въ довершеніе общей круглоты, имѣя круглую шляпу въ рукахъ съ оторванными полями.

По мановенію м-ра Каркера, Перчъ немедленно удалился, едва успѣвъ представить неуклюжаго просителя. Оставшись съ нимъ съ глазу на глазъ, м-ръ Каркеръ, безъ всякихъ предварительныхъ объяснеиій, схватилъ его за горло и началъ душить безъ милосердія.

Ошеломленный мальчишка думалъ, что наступилъ его послѣдній часъ. Вытаращивъ глаза на своего палача съ бѣлыми зубами и на конторскія стѣны, онъ старался передъ послѣднимъ издыханіемъ разгадать, за что предаютъ его лютой казни. Мало-по-малу онъ опомнился и хриплымъ голосомъ закричалъ:

— Да оставьте же меня! что я вамъ сдѣлалъ?

— Тебя оставить, мерзавецъ! Вотъ я тебѣ дамъ! Я задушу тебя, каналью!

— За что же? Связался съ бѣднымъ парнемъ! Я никого не трогалъ. Душить, такъ души равнаго себѣ, a не меня! Вотъ нашелъ…

Но слова эти замерли въ притиснутомъ горлѣ, и озадаченный мальчикъ, потерявъ всякое мужество, залился горькими слезами.

— Что же я вамъ сдѣлалъ? — пробормоталъ Котелъ, онъ же и Робъ, онъ же и Точильщикъ, онъ же и Тудль, старшій сынъ м-съ Ричардсъ.

— Мошенникъ! — вскричалъ м-ръ Каркеръ, медленно высвободивъ жертву изъ когтей и останавливаясь передъ каминомъ въ своей обыкновенной позѣ. — Зачѣмъ ты слоняешься здѣсь каждый день?

— Я искалъ работы, сэръ, — всхлипывалъ Робъ, вытирая слезы кулакомъ и приставивъ другую руку къ горлу, — y меня не было дурного умысла. Я никогда не приду сюда.

— Ты, лжешь, мерзавецъ, что искалъ работы! Развѣ ты не первый бродяга въ цѣломъ Лондонѣ? Негодный Каинъ!

На такое обвиненіе грѣшный Тудль на нашелся, что отвѣчать. Онъ со страхомъ и трепетомъ смотрѣлъ на строгаго джентльмена, какъ будто взоръ м-ра Каркера оцѣпенилъ его.

— Развѣ ты не воръ? — спросилъ м-ръ Каркеръ, запустивъ руки въ карманы фрака.

— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ Робъ умоляющимъ тономъ.

— Ты воръ, говорю тебѣ.

— Ей, ей же нѣтъ. Провались я сквозь землю, если что-нибудь укралъ. Я только ловилъ птицъ, и больше ничего, сэръ. Птицы пѣвчія, говорятъ, невинная компанія, a вотъ до чего она доводитъ! — заключилъ молодой Тудль въ свѣжемъ припадкѣ раскаянія.

Птичья компанія довела его до оборванной куртки, засаленвійо нагрудника, до истасканнаго синяго галстуха и до шляпы безъ полей.

— Въ десять мѣсяцевъ я не заглянулъ домой и двадцати разъ, какъ началъ тереться около птицъ. Да и какъ показаться дома, когда всякій указываетъ на меня пальцемъ. Лучше, право, утопиться или наложить на себя руки, — вопилъ отчаянный Котелъ, пачкая глаза грязнымъ рукавомъ.

Въ припадкѣ откровенности бѣдный парень готовъ былъ разболтать все, лишь бы избавиться отъ мученій, которыми, казалось, угрожали ему острые зубы м-ра Каркера.

— Да, ты, я вижу, удалая голова, любезный, — сказалъ м-ръ Каркеръ, качая головой.

— Скажите, сэръ, горемычная голова, — возразилъ злосчастный Котелъ, всхлипывая опять и пачкая глаза грязнымъ рукавомъ — бѣлый свѣтъ ужъ давно мнѣ опостылѣлъ. Всѣ бѣды начались съ тѣхъ поръ, какъ я принялся отлынивать, a посудите, сэръ, развѣ я могъ не отлынивать?

— A что?

— Отлынивать, сударь, отъ школы.

— То есть, ты говорилъ, что идешь въ школу, a между тѣмъ не ходилъ?

— Точно такъ, сэръ, это и есть отлынивать, — отвѣчалъ взволнованный эксъ-точильщикъ, — за мной гонялись по улицамъ, какъ за звѣремъ, когда я туда шелъ, a тамъ каждый день молотили меня, какъ въ ступѣ. Я и началъ отлынивать.

— Ты говоришь, что y тебя нѣтъ мѣста? — спросилъ м-ръ Каркеръ, снова схвативъ его за горло и вперивъ въ него тигровые глаза, — такъ, что-ль?

— Такъ, сэръ, я бы вѣкъ былъ благодаренъ вамъ.

М-ръ Каркеръ толкнулъ его въ уголъ и позвонилъ. Котелъ, безъ малѣйшаго сопротивленія, сталъ какъ вкопанный въ отведенномъ мѣстѣ. Явился разсыльный.

— Позвать сюда м-ра Гильса.