Домби и сын

Пробормотавъ что-то про себя, Точильщикъ съ неудовольствіемъ принялся за работу. Между тѣмъ, какъ онъ нагнулъ свою голову, господинъ, для котораго онъ такъ безсознательно трудился, выдвинулся изъ-за двери не далѣе какъ на одинъ шагъ разстоянія отъ его плеча и принялся внимательно слѣдить за медленнымъ движеніемъ его руки. Въ то же самое время Алиса, наблюдая его съ прогивоположнаго стула, шевелила губами при каждой буквѣ, не произнося ее громко. При концѣ каждаго штриха, она и м-ръ Домби быстро взглядывали друтъ на друга, какъ будто для подтвержденія своихъ мыслей, и такимъ образомъ они разомъ сложили: D. I. J. О. N.

— Вотъ тебѣ! — сказалъ Точшьщикъ, поспѣшно намусливая ладонь своей руки, чтобы стереть начерченное слово. Недовольный этимъ, онъ принялся съ ожесточеніемь тереть по столу обшлагомъ своего рукава до тѣхъ поръ, пока не исчезъ самый слѣдъ мѣла. — Ну, миссисъ Браунъ, теперь, надѣюсь, ты довольна!

Въ изъявленіе своего совершеннѣйшаго удовольствія, старуха выпустила его руку и погладила его по спинѣ. Утомленный продолжительной возней и винными парами, Точильщикъ опустилъ локти на столъ, положилъ на нихъ свою голову и тутъ же заснулъ глубокимъ сномъ.

Убѣдившись, что онъ спитъ крѣпко и храпитъ гвомко, старуха оборотилась къ дверямъ, гдѣ стоялъ въ засадѣ м-ръ Домби, и пригласила его потихоньку выбираться изъ комнаты. Даже въ эту минуту она растопырилась надъ Робиномъ, готовая ослѣпить его своими руками или притиснуть къ столу его голову, если онъ подыметъ ее прежде, чѣмъ прекратится послѣдній шумъ таинственныхъ шаговъ. Но ея взглядъ, проницательно слѣдившій за спящимъ юношей, еще проницательнѣе наблюдалъ бодрствующаго мужа, и когда м-ръ Домби, прикоснувшись къ ея ладони своей рукой, произвелъ на ней, не смотря на всю свою предосторожость, звонкій золотой звукъ, глаза старухи засверкали, какъ y ворона, и съ жадностью впились въ полученный подарокъ.

Мрачный взглядъ дочери, провожавшій его къ дверямъ, хорошо замѣтилъ, какъ онъ былъ блѣденъ, и какъ его ускоренная поступь обнаруживала, что малѣйшее замедленіе было для него невыносимымъ принужденіемъ, и какъ горѣлъ онъ жаждою дѣятельности; когда, наконецъ, дверь потихоньку затворилась, она оглянулась на свою мать. Подпрыгнувъ къ ней, старуха открыла ладонь, чтобы показать золото, и потомъ, сжавъ ее опять съ ревнивою жадностью, прошептала:

— Что онъ станетъ дѣлать, Алиса?

— Зло, — отвѣчала дочь.

— Убійство? — спросила старуха.

— Онъ бѣшенъ теперь въ своей ужаленной гордости и готовъ, пожалуй, на все.

Больше онѣ ничего не сказали и усѣлись каждая на своей сторонѣ. Мать бесѣдовала со своимъ золотомъ, дочь со своими мыслями; ихъ взоры свѣтились во мракѣ слабо освѣщенной комнаты. Робинъ спалъ и храпѣлъ. Одинъ только попугай, на котораго не обращали вниманія, былъ въ постоянной дѣятельности. Онъ рвалъ и клевалъ своимъ крючковатымъ носомъ вызолоченную клѣтку, карабкался подъ куполомъ, бѣгалъ по кровлѣ, какъ муха, вверхъ ногами, и кусалъ, и шатался, и шумѣлъ при каждомъ колебаніи проволоки, какъ будто сознавалъ опасность своего хозяина и хотѣлъ, насильственно вырвавшись изъ плѣна, предварить его объ угрожающей бѣдѣ.

Глава LIII Еще извѣстіе

Одиноко и вдали отъ всѣхъ этихъ треволненій жили въ своемъ углу отверженные братъ и сестра преступнаго бѣглеца, но его вина обрушилась на нихъ гораздо болѣе тяжелымъ бременемъ, чѣмъ на человѣка, котораго онъ оскорбилъ такъ безжалостно и такъ жестоко. Неумолимый свѣтъ, при всей своей взыскательности и неотвязчивости, оказалъ м-ру Домби, по крайней мѣрѣ, ту услугу, что безпрестанно разжигалъ его господствующую страсть, кололъ и пришпоривалъ его гордость, сосредоточивая всѣ его мысли и чувства на одномъ предметѣ, который сдѣлался теперь единственною цѣлью его умственнаго и нравственнаго бытія. Вся упругость и чопорность его натуры, весь ея мракъ и суровость слились теперь, подобно многимъ мелкимъ ручьямъ, въ одну обширную и быструю рѣку, которая неудержимо покатила свои бурливыя волны въ океанъ тщеславія, гордости и надутаго самоліобія, проникнутаго преувеличеннымъ сознаніемъ своей личной важности. Сказочный богатырь, доведенный до послѣдней степени геройства и свирѣпости своими мелкими врагами, былъ бы теперь кроткимъ агнцемъ въ сравненіи съ м-ромъ Домби. Лютый и взбѣшенный звѣрь, напущенный на стаю гончихъ, — ровно ничего передъ этимъ чопорнымъ джентльменомъ въ его накрахмаленномъ галстукѣ, на которомъ нѣтъ ни малѣйшей морщинки.

Но самая взбалмошность его мысли уже замѣняла отчасти исполненіе ея на дѣлѣ. Покамѣстъ онъ не зналъ, куда укрылся его отъявленный врагъ, жажда мщенія отвлекала его умъ отъ собственнаго бѣдствія, и онъ на досугѣ потѣшался перспективой будущаго своего геройства. Но братъ и сестра его коварнаго любимца не имѣли такого утѣшенія: всѣ явлеиія въ ихь исторіи, прошедшія и настоящія, придавали его преступленію значеніе самое гибельное для нихъ.