Домби и сын

— Вотъ навязалась старуха! Ахъ, Ты Господи, Твоя воля! — визжалъ неутѣшный Точильщикъ, безполезно горюя о своей судьбѣ. — Да чего тебѣ еще надо, миссисъ Браунъ?

— Что сталось съ хозяиномъ? куда онъ дѣвался? — спрашивала старуха, прижимаясь къ нему тѣснѣе и пронизывая его своими кошачьими глазами.

— Ну, вотъ этого я, ей же ей, не знаю, миссъ Браунъ, — отвѣчалъ Точильщикъ. — Лопни мои глаза, если я вѣдаю сколько-нибудь, что онъ тогда дѣлалъ, куда поѣхалъ или зачѣмъ. Помню только, и хорошо помню, онъ сказалъ мнѣ на прощаньи, чтобы я держалъ свой языкъ за зубами; не то прибавилъ онъ, я повѣшу тебя на первой осинѣ. И я скажу тебѣ, м-съ Браунъ, какъ искреннему другу, что если тебѣ вздумается проболтаться кому-нибудь ма счетъ того, о чемъ мы съ тобой толковали, то ужъ лучше ты взорви себѣ черепъ или сожги себя вмѣстѣ съ этой избушкой, не то онъ догонитъ и захватитъ тебя въ самомъ омутѣ чертей. Ты и вполовину его не знаешь такъ, какъ я, миссисъ Браунь! Не будетъ отъ него никакого спасенья, говорю тебѣ.

— Развѣ я не поклялась тебѣ, голубчикъ? — возразила старуха тономъ упрека. — Небось, я сумѣю сдержать клятву.

— То-то же, смотри, миссисъ Браунъ, я надѣюсь, ты не захочешь погубить ни себя, ни меня.

При этомъ дружескомъ совѣтѣ онъ бросилъ на нее умильный взоръ и съ особеннымъ эффектомъ кивнулъ головою; но, не находя слишкомъ большой отрады при встрѣчѣ съ желтымъ лицомъ и хорьковыми бѣлками старой вѣдьмы, прижавшейся къ нему еще тѣснѣе, онъ неохотно опустилъ глаза въ землю и сѣлъ переминаясь на свой стулъ, рѣшившись, по-видимому, во что бы то ни стало, хранить упорное молчаніе при всѣхъ послѣдующихъ вопросахъ. Старуха между тѣмъ, пользуясь этимъ случаемъ, подняла на воздухъ указательный палецъ своей правой руки, давая знать своему тайному наблюдателю, что вотъ теперь-то собственно онъ долженъ слушать обоими ушами.

— Робинъ? — начала м-съ Браунъ самымъ вкрадчивымъ тономъ.

— Ну, да что еще, миссисъ Браунъ?

— Робинъ! гдѣ уговорился твой хозяинъ съѣхаться съ этой барыней?

Точильщикъ повернулся два-три раза на своемъ стулѣ, взглянулъ на полъ, взглянулъ на потолокъ, закусилъ ноготь большого пальца, перебралъ всѣ пуговицы на жилетѣ и, взглянувъ искоса на свою неумолимую мучительницу, окончательно сказалъ:

— Какъ я могу это знать, миссисъ Браунъ?

Старуха опять, какъ прежде, сдѣлала сигналъ своимъ указательнымъ пальцемъ.

— Пошевеливайся, любезный, пошевеливайся! Не къ чему было доводить меня до этого мѣста и бросить ни съ чѣмъ. Я хочу знать и буду знать во что бы то ни стало.

— Да ты таки посуди сама, неразумная ты женщина, какъ могу я выговаривать французскія имена городовъ?

— Ты могъ слышать, какъ ихъ произносили при тебѣ. Пошевеливайся, Робби!

— При мнѣ ихъ вовсе не произносили, миссисъ Браунъ.

— Ну, такъ ты видѣлъ, любезный, какъ ихъ писали, и теперь ты можешь ихъ сложить, — быстро подхватила старуха, не спуская съ него глазъ.

Проникнутый невольнымъ удивленіемъ къ этой необыкновенной догадливостисвоего палача, Робинъ испустилъ не то стонъ, не то крикъ и, порывшись нѣсколько времени въ карманѣ своего жилета, вынулъ оттуда кусокъ мѣлу.

— Изволь, миссисъ Браунъ, напишу. Только ужъ ты ни о чемъ больше меня не спрашивай: это было бы безполезно. Я ничего не знаю и, слѣдовательно, ничего не могу сказать. Долго ли и зачѣмъ будутъ они ѣхать порознь, что и какъ станутъ дѣлать, когда съѣдутся, — все это мнѣ столько же извѣстно, миссисъ Браунъ, какъ и тебѣ, то есть, я рѣшительно ничего тутъ не смыслю. Ты сама повѣришь, если скажу, какъ я отыскалъ это слово. Сказать, миссисъ Браунъ?

— Скажи, лебедикъ.

— Изволь, бабушка. Когда… только чуръ уже больше не спрашивать! — говорилъ Робинъ, поворачивая къ ней свои глаза, которые были теперь безсмысленны и сонливы. — Не станешь спрашивать?

— Не стану, касатикъ.

— Ну, такъ это случилось вотъ какимъ манеромъ. Оставивъ со мной эту леди, хозяинъ положилъ ей въ руку какую-то записку, сказавъ, что это на случай, если она забудетъ. Но она не боялась забыть, потому что, лишь только онъ отвернулся, она изорвала бумагу въ клочки и выбросила за окно кареты. На бумагѣ было всего только одно слово — я это хорошо видѣлъ — и я поспѣшилъ подобрать клочекъ, на которомъ оно было написано. Это слово я, пожалуй, нарисую тебѣ, миссисъ Браунъ, да только смотри, помни свою клятву.

М-съ Браунъ, замѣтила, что очень помнитъ. Не имѣя больше никакихъ возраженій, Робинъ медленно и съ большимъ трудомъ началъ рисовать на столѣ мѣломъ:

— "Д"; старуха громко произнесла эту букву, когда Точильщикъ ее начертилъ.

— Да будешь ли ты молчать, миссисъ Браунъ? — воскликнулъ Робинъ, съ нетерпѣніемъ обращаясь къ старухѣ и закрывая ладонью написанную букву. — Складывать вовсе не слѣдуетъ, иначе я перестану писать. Пожалуйста, бабушка, не шевелись.

— Ну, такъ ставь буквы подлиннѣе, касатикъ, отвѣчала старуха, повторяя свой тайный сигналъ, — мои глаза, ты знаешь, не хорошо разбираютъ и печать.