Домик в Коломне

Неудивительно, что многие современники не могли подняться до Пушкина, и его «Домик в Коломне» был «принят за признак конечного падения нашего поэта» (Ист.9, с.452). Словно предчувствуя это, Пушкин 2 октября 1830г., т.е. за три дня до завершения первых 11 строф «Домика в Коломне» принимается за статью «Критические заметки», в которой он раз и навсегда хотел объясниться со всеми критиками, как современными, так и будущими. Эта статья была последним толчком к созданию «Домика в Коломне», ибо работая над ней (а работа с перерывами продолжалась вплоть до 1831г.), он понял тщетность такого объяснения на общепринятом в те времена да и сейчас языке формальной логики и потому в самом начале статьи обращается к языку символов и образов: "У одного из наших известных писателей спрашивали, зачем не возражает он никогда на критики. — Критики не понимают меня, отвечал он, — а я не понимаю критиков. Если будем сердиться перед публикой, вероятно, и она нас не поймет, и мы напомним старинную эпиграмму:

Глухой глухого звал на суд судьи глухого.

Глухой кричал: «Моя им сведена корова!» -

Помилуй! возопил глухой тому в ответ:

Сей пустошью владел еще покойный дед!

Судья решил: "Почто идти вам брат на брата?

Не тот и не другой, а девка виновата!"

(Ист.2, с.268-269)

Вот почему Пушкин, «не сердился и молчал», когда «Домик в Коломне», «почти всеми был принят за признак конечного падения нашего поэта». Именно в этой статье он обронил по поводу публики и критики: «К несчастию замечал я, что по большей части мы друг друга не понимали». Беда критиков-современников Пушкина состояла в том, что "" и подлинный Пушкин были разного уровня миропонимания.

Не намного выше оказались и мои современники (см. Примечание к «Домику в Коломне» Томашевского). Таким образом каждый новый «пушкинист» изо всех сил стремился опустить Пушкина до уровня своего миропонимания и мало кто стремился подняться до уровня миропонимания Пушкина. А ведь предвидел и это наш поэт, когда в письме А.П.Вяземскому в сентябре 1825 года писал: "Он (речь идет о Байроне: авт.) исповедовался в своих стихах, невольно увлеченный восторгом поэзии. /…/ Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могучего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Врете, подлецы: он и мал, и мерзок — не так, как вы — !" (Ист.7, с.137). Вот это-то "" и есть то самое, непреодолимое для многих пушкинистов, ибо идут они от понимания своего "Я" к поэту, а не от Пушкина к пониманию своего "Я". Чтобы преодолеть это пресловутое «иначе», необходимо пройти хотя бы курс обучения "которая, возможно, позволит обрести «ключи» постижения тайн языка Пушкина, составляющего основу его творчества.

5. УРОК НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ

Любознательный читатель спросит: «Где же существует такая школа?» У Пушкина, уважаемый читатель, у Пушкина! Обратитесь к его стихотворению «В начале жизни школу помню я» (Ист.34, с.201). Желающие войти в «храм», который Пушкин создавал и который скромно назвал «Домик в Коломне», должны пройти пушкинскую школу начального обучения. Только после этого они смогут стать обладателями «ключей» к дверям «Храма». Пушкин учитель строгий и заботливый. Стихи написаны им в болдинский период вскоре после завершения «Домика в Коломне». В этом я вижу проявление заботы о тех, кто пожелает войти в его «храм». Строгость же учителя проявляется в его требовании самостоятельности работы ума. И вот я решился пройти начальный курс обучения и готов поделится с читателями своим скромным опытом. Отправным моментом мне служило собственное стремление к восстановлению целостности мировосприятия.

В начале жизни школу помню я;

Там нас, детей беспечных, было много;

Неровная и резвая семья.

Дети все природою от рождения наделены (в неравной степени, конечно) целостностью мировосприятия. Потому-то они так болезненно реагирует на проявление зла, на подмену понятий «добра» и «зла», пока взрослые дяди и тети сладким голосом не объяснят им «полезность» такой подмены. Эту миссию дробления детского сознания с последующей ее стерилизацией во времена Пушкина осуществляла Церковь, особа с виду смиренная и величавая, но охранные функции в отношении развития сознания исполняющая строго.

Смиренная, одетая убого,

Но видом величавая жена

Над школою надзор хранила строго.

Толпою нашею окружена,

Приятным, сладким голосом, бывало,

С младенцами беседует она.