Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Не каждый прибывал в Новый Свет добровольно. Однажды, отправившись навестить одного квакера, жившего неподалёку от Бриджтауна, Сара Лэй с ужасом обнаружила рядом с его домом обнажённое тело повешенного африканца. Перед казнью его жестоко выпороли кнутом. Тело ещё сотрясали конвульсии, с него капала кровь, в песке под ним образовалась лужа, а над ранами кружились мухи. Этот человек был одним из более чем семидесяти тысяч африканских рабов, живших на Барбадосе. Владелец дома объяснил Саре, что этот раб пытался бежать. Никакой вины за собой этот квакер не чувствовал. Во времена Лэев, как и во времена Григория Нисского, большинство христиан относились к рабству так же, как к бедности, войне и болезням – как к суровой реальности. Те, кто верил, что во Христе Иисусе нет ни раба, ни свободного, не отменили это различие как таковое. В Европе институт рабства практически исчез, и поэтому её жители редко задумывались о том, чтобы раз и навсегда его осудить. Даже Бартоломе де лас Касас, посвятивший жизнь освобождению индейцев от рабства, считал, что порабощать людей в принципе можно, но только в качестве наказания за некоторые преступления. На Карибских островах и в испанских колониях на американском континенте существовала необходимость в рабочей силе, но европейцы, не привыкшие к жаркому и влажному климату, часто становились жертвами тропических болезней. Покупка африканских рабов казалась очевидным решением. Христианам нечего было стыдиться – ведь рабами владел сам Авраам, а в Пятикнижии можно было даже найти законы о том, как следует с ними обращаться. Послание, написанное последователями Павла, но приписываемое ему самому, призывало рабов повиноваться своим господам, «не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога» [757]. Значит, наказание беглого раба можно было счесть чем-то богоугодным. Даже Лэй, хотя у него самого рабов не было, мог потянуться за кнутом, если чьи-то рабы что-то у него крали. «Иногда я ловил их, и на спине у них оставались следы» [758].

Вспоминая о том, как он хлестал по спине голодающего раба, Лэй не оправдывал свои действия цитатами из Священного Писания. Наоборот, в этот момент он испытывал чувство вины и отвращение к себе. Это был стыд человека, внезапно осознавшего, что он живёт во Граде погибели. «Сколько раз ощущал я боль в сердце, видя и слыша; вот, вот, вот оно болит» [759]. Лас Касас, схожим образом осознав свой грех, обратился за советом к наследию католической учёности – к Каэтану, Аквинату и составителям канонического права. Лэй обратился к Духу. Противостоя рабовладельцам Барбадоса, призывая их «изучить свои сердца» [760], супруги Лэй были полны уверенности: именно в этом заключается глубинный смысл Священного Писания. Бог, который для Лэя был «просвещением», вывел свой народ из Египта, где тот пребывал в рабстве; а Его Сын омывал людям ноги, умер унизительной и ужасной смертью и спас от рабства всё человечество. Люди, торгующие рабами, отнимающие у них их детей, порющие и пытающие их, морящие их голодом, заставляющие их работать под палящим солнцем, пока они не умрут, смешивающие с сахаром их «конечности, кишки и экскременты» [761], не христиане – они хуже самого дьявола. Чем больше Лэй и его жена, открывшие двери своего дома для голодных рабов и пускавшие их за свой стол, узнавали о рабстве, тем яростнее они противостояли ему – и тем враждебнее относились к ним окружающие. В 1720 г. они были вынуждены оставить Барбадос, но страшная память о его ужасах не покинула их. Всю оставшуюся жизнь они боролись за отмену рабства. Борьба эта, конечно, казалась донкихотством, но именно в ней и заключался их паломнический прогресс.

Они были не первыми аболиционистами в Новом Свете. Ещё в 1670-х гг. ирландский квакер по имени Уильям Эдмундсон объехал Барбадос и Новую Англию, призывая обучать африканских рабов христианской жизни. Когда 19 сентября 1676 г. он писал письмо членам «Общества Друзей», жившим в поселении Ньюпорт в колонии Род-Айленд, его посетила неожиданная мысль: «Многие из вас считают непозволительным порабощать индейцев, но если это так, то чем хуже негры?» [762] И в этом вопросе слышалось эхо призывов лас Касаса. Великий испанский борец за права человека, стремясь защитить индейцев от порабощения, десятилетиями выступал за ввоз на континент африканцев и принуждение их к труду. Он искренне полагал, что эти люди были преступниками и к продаже в рабство их приговорил суд. Лишь в конце жизни он узнал страшную правду: что африканцы ни в чём не виноваты, что они, как и индейцы, – жертвы угнетателей-христиан. Чувство вины, отвращение и страх перед вечными муками обострились в душе лас Касаса, когда он осознал, что, по сути, поддерживал древнюю идею Аристотеля о том, что некоторые расы подходят для рабства.