Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Этому взгляду на прошлое, в отличие от наспех составленного революционного календаря, суждена была долгая жизнь – именно потому, что многим в Европе он казался столь лестным. Однако эта концепция, как и многое из того, что ассоциируется с эпохой Просвещения, не была создана «философами». Представление о том, что история Европы делится на три эры, распространилось благодаря Реформации. Протестанты считали, что именно Лютер рассеял покрывавший мир мрак, а изначальной эпохой света для них были первые века истории Церкви, предшествовавшие торжеству папизма. К тому моменту, как в 1753 г. термин «Средние века» (Middle Ages) впервые был употреблён в тексте, написанном по-английски, протестанты уже не сомневались, что в истории был особый период, начавшийся в умирающей Римской империи и завершившийся Реформацией. Революционеры, уничтожившие монастырь Сен-Дени, изгнавшие монахов из Клюни, чтобы заброшенное аббатство разрушилось само собой, объявившие Нотр-Дам «Храмом разума» и поместившие под его своды певицу, одетую как Свободу, сами того не зная, отдавали дань уважения предыдущей переломной эпохе. Да и осквернение революционерами Турской базилики не было первым подобным актом вандализма в её истории. Ещё в 1562 г., в разгар вооружённого конфликта между католиками и протестантами Франции, банда гугенотов подожгла храм и бросила в огонь мощи святого Мартина. Уцелели лишь одна кость и фрагмент черепа. Неудивительно, что, когда революция только началась, многие католики пришли в замешательство и решили, что всему виной протестантский заговор.

На самом деле истоки великого потрясения, в результате которого наследник Хлодвига упокоился в нищенской могиле, следовало искать в гораздо более глубоком прошлом. «Горе вам, богатые…» Эти слова Христа могли бы стать манифестом тех революционеров, которые вынуждены были ходить в рваных портках и именовались поэтому санкюлотами – «людьми без брюк до колена». Не они первыми начали призывать бедных унаследовать землю. Подобные призывы звучали и из уст радикальных последователей Пелагия, мечтавших о мире, в котором все люди будут равны; и из уст таборитов, построивших город-коммуну и короновавших труп короля соломой; и из уст диггеров, отрицавших собственность как нечто богопротивное. Не были санкюлоты, разграбившие базилику древнего Тура, и первыми, кого возмутили богатства Церкви и епископские дворцы. В XII в. в Мармутье – там, где Алкуин когда-то трудился, чтобы сделать Священное Писание общим наследием всего христианского народа, – один монах придумал для Мартина славную родословную, объявив его наследником королей и императоров. Но Мартин не был аристократом. Облачённые в шелка галльские землевладельцы, оскорблённые грубостью его манер, презирали его не меньше, чем их наследники презирали радикалов революционной Франции. Как и революционеры, разграбившие его храм, Мартин был разрушителем идолов, противником всяких привилегий, бичом сильных мира сего. Даже в богатейшем Мартинополе большинство его изображений прославляли момент, когда он поделился своим плащом с нищим. Мартин и сам был санкюлотом.

Во время первой волны революции такие мысли посещали многих католиков. Подобно английским радикалам, которые вскоре после поражения Карла I объявили Христа первым левеллером, некоторые сторонники революции провозгласили святого Мартина «первым санкюлотом» [787]. Разве свобода, утверждаемая революцией, – не та же самая свобода, о которой говорил Павел? «К свободе призваны вы, братия…» [788] Этот текст читался в августе 1789 г. во время службы в память о тех, кто месяцем ранее погиб при штурме Бастилии, парижской крепости, которую монархия превратила в самую зловещую тюрьму Франции. Даже якобинцы, представители самой мощной и наиболее радикальной фракции революционеров, поначалу относились к клирикам доброжелательно. Какое-то время священников среди них было даже больше, чем представителей любой другой профессии. Уже в ноябре 1791 г. парижские якобинцы избрали своим председателем епископа. Никого не смущало то, что даже название это движение унаследовало от доминиканцев, которым когда-то принадлежал монастырь, где теперь заседали революционеры. Поначалу мало что свидетельствовало о том, что революция может спровоцировать гонения на религию.