Домой

И, пересматривая счета, он вспоминал просторную квартиру в городе у моря, большой магазин, отца у прилавка, вечера в светлой гостиной, маму, свою комнатку с игрушками и книжками. Каждый вечер, когда он уже лежал в постели, приходил отец, садился рядом, они разговаривали, долго, долго, а потом приходила мама, а отец шел к Лиде.

После гостей Нина с тетей Лидой должны были поехать на Охту, а у Арсения Васильевича были дела. Но, расчувствовавшись от детских воспоминаний, он все переменил и забрал Нину домой:

– Ты ляжешь в кроватку, я с тобой посижу и поговорим!

Дома уставшая Нина легла, и когда Арсений Васильевич пришел к ней в комнату, она уже крепко спала. Арсений Васильевич укрыл ее, немного посидел рядом и вышел.

Бродя по квартире, он злился на то, что провел вечер не так, как было задумано. Чертов мальчишка со своими разговорами, думал он, все испортил, и сам же улыбался – при чем тут ребенок, ну спросил, что же теперь!

Он сел к столу, и снова перед глазами встал теплый родительский дом.

***

Володя шел, останавливаясь на каждом углу. Как хорошо, как светит солнце! И не скажешь, что еще только середина марта, снег уже начал таять, кажется, что тепло.

Володя толкнул тяжелую дверь, вошел и застыл. Штемберг стоял и смотрел прямо на него. Володя посмотрел на стенные часы – все хорошо, пришел он вовремя. Он опустил глаза и оглядел себя – и с формой все в порядке, пуговицы на месте, ботинки начищены… Он неловко поздоровался, не зная, что делать дальше. Штемберг рассеянно кивнул:

– Здравствуйте, Альберг.

Володя прошел мимо и скорее побежал в свой класс. Около лестницы он обернулся. Директор, не меняя позы, смотрел на дверь.

Володя выдохнул.

Не успел он положить вещи в парту, как в класс вошел учитель математики. Класс испуганно примолк. На учителе не было лица – бледный, с покрасневшими глазами, он дрожащими руками поправлял пенсне. Оглядев класс, он тихо произнес:

– Откройте ваши книги на странице сорок и делайте задачи.

Дети, растерянно переглядываясь, зашелестели страницами. Володя смотрел на условие, но ничего не понимал. И тут послышался робкий голос:

– Аркадий Павлович, что-то случилось?

Учитель посмотрел на говорившего, покачал головой, вздохнул:

– Да, дети. Сегодня из полевого госпиталя домой привезли Витю Катаева.

Класс оживился:

– Он что, был ранен?

– Боевое ранение?

– Ой, а у него и медали есть, наверное?

Учитель вдруг издал какой-то странный звук – как будто всхлипнул. Дети испуганно примолкли. Учитель оглядел их и с трудом заговорил:

– Да, он был ранен. Он вернулся домой без обеих ног… и он ничего не видит.

Володя почувствовал, как бешено бьется сердце, а в животе противно дрожит. Рядом кто-то всхлипнул. Учитель отвернулся к стене, его плечи вздрагивали. Потом он овладел собой:

– Вот такая грустная история, дети. Ну что же, решайте задачу.

Урок прошел кое-как. Володя никак не мог унять дрожь, он смотрел на задачу, не понимая смысла. Наконец прозвенел звонок, и учитель быстро ушел.

Дети сидели притихшие. Шурка неуверенно выговорил:

– Зато он герой.

– Но… ничего же не видит. И без ног.

Володя закрыл глаза. Как это – ничего не видеть… никогда, ничего, не видеть родителей, дом, речку, лес… Темнота, кругом всегда одна темнота! А как ходить – наощупь? И тут дошло – и ходить Витя тоже не может. Захотелось плакать, но как плакать при всем классе?

Остальные уроки прошли кое-как. О произошедшем уже знала вся гимназия, на переменах перешептывались:

– Но ведь он все равно герой!

– Конечно, герой!

– А на войне всегда ранят.

После уроков Володя побрел домой, не разбирая дороги. Иногда он останавливался и закрывал глаза, пытаясь представить, как это. Что теперь может делать Витя? Лежать? И не просто лежать, а в полной темноте? Читать он не может.

Он ничего не может!

Вспомнился их с Шуркой история. А если бы Шурка тогда убежал? А если бы и Володю за собой потянул?

Война не для детей, сказал тогда Арсений Васильевич. Но ведь сколько взрослых – вот, на углу Фонтанки, куда они с Ниной иногда носят корзинку – там сидит инвалид, без ног, на такой маленькой тележке. Но он видит. А тот, другой – у Троицкого собора?

От ужаса все путалось в голове. И Володя, еле сдерживая рыдания, побежал к дому.

Дверь лавки была открыта, и он, толком не понимая, что делает, вбежал внутрь, увидел Арсения Васильевича, бросился к нему, обхватил обеими руками и расплакался.

Лавочник от неожиданности уронил бумаги:

– Володенька! Что ты, мальчик мой? Господи… ну, что сделалось, мой хороший? Николай, встань вместо меня тут…

Он увел мальчика в контору, усадил на диван, сел рядом, обнял, гладил по голове, приговаривая:

– Что сделалось с моим мальчиком? Ну, не плакай, никому тебя не дам… ну, маленький мой…

Наконец Володя оторвался от его груди. Арсений Васильевич осторожно вытер ему лицо:

– Дома что-то, малыш?

Володя помотал головой.

– Обидел кто?

– Нет… Арсений Васильевич! Помните… когда у нас мальчик убежал? Ну, на фронт?

– Помню.

– Он вернулся… он без ног… и он не видит ничего!

Арсений Васильевич сглотнул:

– Боже мой …