Домой

– Она с нами чистописанием занималась. Я писать рано научился, в четыре года, наверное, но я писал печатными буквами, а так не умел. Она напишет целую строчку каких-то закорючек и заставит переписывать. У Эльки все эти закорючки ровные, аккуратные, а у меня… напишу – она строчку перечеркнет, говорит – новую пиши… рука знаешь как уставала! Я говорю – не получается, а она – старайся, учись. Гулять ходили? Да, ходили… бегать нельзя, камни брать нельзя. Ничего нельзя! Родителям все время жаловалась. Ну, мама как-то ее не очень слушала, она как раз тогда сама училась, а папа… ты знаешь, как он к учебе и дисциплине относится. Она пожалуется – он не разбирается, сразу говорит – в угол! А как-то раз она все жаловалась-жаловалась, и папа совсем рассердился, взял меня и в комнате темной запер – у нас на Таврической комнатка была маленькая такая, вроде кладовки… а я…

Володя замолчал. Нина сочувственно вздохнула.

– Я темноты боялся, – наконец сказал Володя, – Нина, слушай, я тебе признаюсь: я и сейчас темноты боюсь.

– Кто ж ее не боится, – нашлась Нина, которую темнота не пугала никогда, – все боятся.

– Правда?

– Конечно, – сказала она уверенно, – папа тоже, мне кажется, только не сознается.

Володя покачал головой:

– Мой папа не боится, иначе не запер бы меня. Я плакал, плакал… а потом… не буду рассказывать. Элька смеялась…

– Если я когда-нибудь ее встречу, – задумчиво сказала Нина, – я ей отомщу.

– Кому?

– Твоей гувернантке.

Володя смущенно усмехнулся. Нина серьезно посмотрела на него:

– Ты мне не веришь? Знаешь – вот ты сейчас рассказываешь, а я ее ненавижу.

Она смутилась и отвернулась. Потом повернулась обратно и сказала сердито:

– Потому что я так с тобой подружилась, что мне плохо, когда тебе плохо!

Володя кивнул:

– Я тоже.

– Давай на горку пойдем?

– Нина, поздно уже. Пойдем, может быть, домой?

Нина неохотно согласилась. Вечером она рассказала про Володину гувернантку отцу. Тот перепугался:

– А тебя, боже их сохрани и помилуй, нянька да учительница не обижали?

– Да нет, папа, неужели бы я не сказала? – удивилась Нина.

– Сказала бы, а все равно мне тревожно. Не усну теперь!

– Мне Володю жалко.

Но Арсений Васильевич стал вспоминать няньку и учительницу и про Володю уже не слушал.

Володя дома спросил маму:

– Мамочка, а ты помнишь нашу гувернантку?

– Лидию Ивановну? Первая которая была? Помню, конечно. Очень была толковая, хорошо вас подготовила – и по французскому, и читала вам, и гуляла. А что ты ее вспомнил?

– Просто так, – ответил Володя и пошел к себе.

Лежа в кровати, он представлял себе, как они выросли, и Нина где-то встречает гувернантку. Как она ей мстит, он не придумал, но в Нине не сомневался. И от этого было как-то необыкновенно тепло на душе.

***

Платье всем понравилось, даже классная дама Синька пришла в восторг. Зал постепенно заполнялся народом. Нина, уже наряженная, подсматривала сквозь дырочку в занавесе.

Вот тетя Лида, какая красивая в своем новом синем платье! И папа – какой все-таки красивый у нее отец! А вот Володя!

– Я так волнуюсь, – зашептала Машенька, игравшая сиротку, – так волнуюсь, так волнуюсь, божечки! А ты?

– Я нет, – удивилась Нина, – что такого-то?

– Да как же… Нина, у тебя кто пришел?

– Папа, тетя и мой друг.

– Друг?

– Ну да, мальчик из нашего дома.

– Ты с мальчиком дружишь?

– Да, очень. Он очень хороший, самый лучший! Мы с ним и репетировали вместе, он придумал, какой я мачехой буду.

Маша смотрела на Нину и явно не знала, что сказать.

– Девочки, открываем занавес, – прошептала Синька.

Занавес, шурша, пополз вбок. Маша пискнула и вышла на сцену. Послышался ее дрожащий голос:

– И холодно-то, и страшно! Послала меня злая мачеха…

Сиротка спела грустную песенку, набрала хворосту и пошла домой. Настал выход Нины.

Гости в зале с умилением смотрели на сиротку, но Нина захватила все внимание. В ярком нелепом платье, со смешной прической, холодно-раздраженная, язвительная, мачеха была неподражаема. Она брезгливо выговаривала сиротке за лень и трусость, дергала носом, поджимала губы. Зрители в зале покатывались со смеху. А когда злая мачеха, вытянув палец, раздельно выговорила, чтобы сиротка убиралась прочь, зал разразился аплодисментами.

На поклонах Нине хлопали больше всех. Она, улыбаясь, кланялась и махала рукой.

Занавес закрылся. Арсений Васильевич откинулся на спинку стула:

– Уффф… Ох и насмеялся! Молодец Ниночка.

Володя улыбался. Какая она умница!

Родители не расходились – ждали дочерей. Вот выбежали зайчики, которые танцевали вокруг елки, потом выскочила Маша, потом фея. Нина прибежала последней – в своем школьном платьице, а прическа прежняя – шиш. Отец обнял ее:

– Умница моя!

Тетя Лида вторила:

– Как смешно было, Ниночка! Мы и не знали, что ты у нас артистка.

– Какая бы я артистка, если б Володя не говорил, как и что! – весело сказала Нина, – Володенька, ну как? Все я так сделала?

Володя смутился:

– Конечно! Ты такая умница, Нина!

– Какое! Все сделала, как ты сказал. А иначе так и бы и читала как по бумажке!