Домой не по пути

– Я не брошу его. Он ведь твой отец, Реган. Ему очень плохо сейчас.

– Неужели так по мне скучает? – Я усмехаюсь и тут же виню себя за грубость. Но что мне еще остается? Я знаю, что не должна так говорить. Но как я могу вести себя иначе, если в моей голове нет ничего, кроме опасного яда, выпускающегося при любом упоминании об отце? Это защитная реакция, механизм. Этого не изменить.

– Он в больнице, Реган.

– В больнице? – переспрашиваю я, выпрямившись.

– Да. Что-то с сердцем, давление. Я не знаю, какая-то чушь, о которой врачи ни черта не говорят. Они все пялятся на меня, спрашивают о чем-то, а я молчу.

– Почему молчишь?

– Потому что я ничего о нем не знаю, Реган! Знаю только, что он пьет, как будто бы завтра подохнуть собирается! Что он любит трахаться на заднем сиденье машины и пиво, простоявшее в холодильнике пару ночей!

Я крепко зажмуриваюсь. Ее слова полоснули по мне, будто бритва. Раскрываю рот, дышу часто и ощущаю, как от отвратительной дрожи сотрясается мое тело. Мне вдруг хочется выкинуть телефон, разбить его, швырнуть подальше.

– Прости, – хрипит мать, – я не должна была этого говорить, не должна была…

– Ты выпила?

– Я не…

– Ты выпила! – Я киваю и с силой ударяюсь головой о стену. В глазах вспыхивают точки, а сердце сжимают невидимые когти. Как бы мне не хотелось сейчас слышать всё это, но я слышу. Я здесь и сейчас, и это паршиво и больно.

– Я немного выпила, правда. Я чуть-чуть, малышка. Ты вернешься?

– Нет.

– Реган, прошу тебя, ты нужна мне здесь.

– Я так не думаю, мам.

– Зачем тебе думать? – громко спрашивает она. – Просто вернись – и всё! Вернись, ты меня слышишь? Ты нужна мне, ты должна быть со мной рядом, когда мне плохо!

Я опускаю голову и прикладываю пальцы ко лбу. Сколько раз я успокаивала маму, сидела на кухне и прижимала ее к себе, хотя мои руки ныли от синяков и ссадин. Я делала это, потому что она нуждалась во мне. Но почему она никогда не думала, что и я нуждаюсь в ней? Что и меня нужно обнять?

Боль, которую я не ощущала уже очень и очень давно, вырывается из меня диким потоком. Я крепче стискиваю телефон.

– Знаешь, мам, – шепчу я, – мне кажется, вы друг друга стоите.

Я сбрасываю звонок и молча пялюсь на экран, понятия не имея, что делать. В груди так горячо, что больно дышать. Но я дышу – через силу, потому что так надо. Потому что у меня нет другого выхода. Я должна жить дальше, несмотря на все то дерьмо, что меня окружает. Я должна подняться и идти, ведь иной возможности не представится.

Я должна, но не маме, а самой себе.

Я поднимаюсь и бреду к туалету. Перед зеркалом поправляю волосы, умываюсь и замираю, растерянно глядя на свое отражение. Капли скатываются по щекам, падают на темно-коричневую майку, но я не обращаю внимания. Я просто смотрю на себя и тихо, размеренно дышу. У всех ведь есть проблемы. У меня вот предки не совсем адекватные, но у кого-то и похуже бывает. Верно? Я точно знаю. Люди болеют, умирают, с ума сходят. Близких теряют. Себя теряют.

Я опираюсь на край мойки и опускаю плечи. Бывает хуже, бывает…

– Ты в порядке? – раздается знакомый голос, и я оборачиваюсь. Глаза у меня красные, но я не плакала. Я ведь никогда не плачу.

– Да.

Уильям чешет нос и прислоняется спиной к потертой двери, складывает на груди руки.

– Ты что-то хотел?

– Тебя проверить.

– А зачем меня проверять?

– Друзья заботятся друг о друге, птенчик.

– О, а мы с тобой друзья, оказывается? Круто. Я не ожидала, черт, прости, для такого торжественного момента я плохо одета.

– Ничего, тебе идет. Синяки на лице и руках отлично подчеркивают глубину твоих полопавшихся в глазах сосудов. Поверь, здесь бы странно смотрелась чистая и отглаженная одежда. Драные шорты и майка – то, что нужно.

– Рада, что ты одобрил.

– Я не одобрил. Я только сказал, что синяки сочетаются с грязной одеждой.

– Ах, сочетаются! – Я щурюсь и приближаюсь к парню, ясно представляя, как размахиваюсь и врезаю ему. Мы оказываемся так близко, что я ощущаю странный запах мелиссы, исходящий от его кожи. – Меня уже тошнит от твоей грамотности. Откуда такие парни берутся? Может, ты с другой планеты?

– А ты, может, выиграла звание главной язвы Янгстауна?

– Я там каждый год побеждаю, котик.

– Я и не сомневался. Возьми. – Уилл протягивает мне тюбик с кремом и серьезно говорит: – Это от синяков. Будет покалывать, но зато болячки быстро пропадут.

– Не нужна мне твоя мазь.

– Это не моя мазь. Теперь возьмешь?

– Ничего я не возьму. Синяки и без нее пройдут.

– Так они пройдут через пару дней.

– А так через пару недель. Переживу.

Я упираю руки в боки, а Уильям с вызовом прищуривает голубые глаза. Впервые мне кажется, что он готов свернуть мне шею от злости и усталости.

– Просто. Возьми. Мазь. – Он подается вперед, а я отпрыгиваю назад.

– Не хочу! Себя обмазывай.

– Ты издеваешься? Будем из-за крема препираться?

– Я тебя не задерживаю. Это женский туалет.

– Это общий туалет.

– И что с того? Я сама как-то справлюсь, договорились? Под холодной водой руки подержу. Слышал о таком? Необязательно себя кремом измазывать вонючим, чтобы от синяков избавиться, умник.