Домой приведет тебя дьявол

– Тебе это ни к чему знать. Ведьма. Рабыня гребаная. Как только Дон Васкес обзавелся ею, так говно взбесилось. Жуть как. Она убила нескольких человек. Пришлось ей удалить все зубы и обрубить руки, чтобы ее можно было контролировать. Я не задавал вопросов, потому что параллельно дела пошли лучше и нам начали платить. Когда они убили моего брата, Дон Васкес сказал мне, что мы воспользуемся ею, чтобы отправить этим ушлепкам из Синалоа послание. И вот – пожалуйста. – Он показал на кузов пикапа.

– И что теперь?

– Ahora los decoramos para que se vayan al infierno como mandaron a mi hermano al cielo[327].

Хуанка перегнулся над задним бортом и подтащил к себе одну из коробок. Клапаны были закрыты внахлест, чтобы не открывались. Он раскрыл их и залез рукой внутрь. Когда рука появилась из коробки, пальцы его сжимали рукоять ножа.

– Сейчас возьму фото, и приступим.

Хуанка вернул нож в коробку и подошел к передней пассажирской двери, открыл ее, достал из бардачка конверт с фотографиями. Мне не нужно было рассматривать содержимое конверта. Образ человека с ножами, торчащими из его боков, словно после визита садиста-иглотерапевта, крепко запечатлелся у меня в голове.

Хуанка вытащил из конверта одну фотографию и подошел к мертвецу с бородой.

С ножом в одной руке и фотографией в другой Хуанка закрыл глаза и опустил голову. Его губы двигались. Он молился, как молился и я, убивая Брайана. Для сущности, которая считается полностью посвященной добру, Бог слишком часто оказывается вовлеченным в какую-то отвратительную срань.

Хуанка наклонился над мертвецом, положил фото в центр его груди и вонзил нож. Острие прошло через одежду и остановилось. Хуанка обхватил рукоять двумя руками и налег на нож всем телом. Что-то подалось с громким хрустом, и лезвие ножа вошло в грудь по рукоять.

Я думал, на этом дело и закончится. Но нет. Хуанка взял еще один нож, еще одну фотографию и все повторил, но ближе к дыре, зияющей в животе. На этот раз лезвие проникло в тело с первого раза. Хуанка сделал это еще раз – на правом бедре мертвеца.

– Если ты хочешь поскорее свалить отсюда, помогай мне.

Идея прикалывать фотографию мертвеца на грудь убитого с помощью ножа была настолько нелепа, что я даже подумал: уж не играет ли он, уж не шутка ли это какая-то изощренная для поднятия настроения? Нет, не было это шуткой. Как и в случае с Доном Васкесом, мое тело начало двигаться, прежде чем мой мозг подумал об этом. Я схватил нож и фотографию и пошел к мертвецу, который лежал перед машиной. Он лежал лицом вниз. Сторона, выеденная Родольфо, была мне не видна, и я почувствовал, что благодарен за это.

Я посмотрел на фотографию. Мертвое тело, утыканное ножами, разодранное лицо с усами, почему-то уцелевшими в процессе насилия. И вдруг я понял, где видел эти усы прежде. На лице брата Хуанки.

Я стал вспоминать имя. На это ушло несколько секунд, но все же я вспомнил: Омар. Я думал о его имени и представлял себе его плачущую мать, его потрясенного брата. Хуанка до сих пор оставался поехавшим, но, с другой стороны, разве я не оставался таким же?

Я приставил острие ножа к спине мертвеца и нажал. Лезвие вошло в тело. Кожа подалась с хлопком, а потом обхватила лезвие, медленно засасывая его внутрь, как беззубый рот. Раздался хруст, и что-то заскребло лезвие. Я надавил сильнее. И еще сильнее.

Омар.

Анита.

Месть.

Я понял.

Ла Рейна. Фотография у ванной. Ее слезы. Столько всего прояснилось, что я почувствовал потребность передохнуть, сесть и все обдумать. Но нас ждало дело, а до конца ночи было еще далеко.

Мы идем по жизни, пытаясь сделать больно тем, кто навредил нам. А в отсутствие таковых мы выбираем кого угодно, кто попадет нам под руку. Такова человеческая природа. Бороться с нею – все равно что отрицать себя самого, закрывать глаза на уродства, которые делают нас людьми, на животный инстинкт, который заставляет нас идти, когда все вокруг горит огнем.

Я схватил еще один нож, еще одну фотографию и вернулся к трупу. У меня за спиной раздавались рыдания Хуанки. Я положил фотографию на спину мертвеца, но пониже и вонзил в нее еще один нож. У этого ножа была синяя ручка, как у моего ножа, которым я пользовался много лет. Я представил его в чьей-то руке, режущей мясо к обеду. Я и нож были в чем-то сходны. Мы оба пришли из мест получше этого и оба оказались в тупиковой ситуации. А разница состояла в том, что нож должен был остаться здесь, а я собирался уехать домой, а потом планировал найти новый дом.

Я действовал слишком медленно. Бородатый чел походил на Омара с фотографии. Все его тело было утыкано ножами. Хуанка закрепил на нем еще две фотографии – одну на левой ноге, а другую на лице. Остальные ножи были пущены в дело без фотографий.

Хуанка вернулся со второй коробкой. Его лицо было влажно. Татуировки и его смуглая кожа создавали впечатление, что он – часть ночи, странное существо, которое живет в пустыне, но появляется только после захода солнца.

– Tengo cuchillos para uno más. Agárra unos cuantos y termina con aquе́l. Yo me encargo del último[328].