Домой с черного хода

Смотрю в окно, за сеткой мелкого снега пробегают невысокие горки, леса и поля. Урал. Наверное, летом здесь очень красиво. В Челябинске выхожу, чтобы послать телеграмму Милице. С края на перроне бойкая бабенка закутанная в платки. Рядом на ящике стоит огромная бутылка с жидкостью зеленовато-коричневого ядовитого цвета. Из нее она наливает по полстакана и вручает молоденьким солдатам, толпящимся вокруг нее. За полстакана они платят рубль и пьют, хохоча и сквернословя.

— Одурели, что ли? Перетравитесь все! — укоризненно говорит пожилая женщина в валенках с суковатой палкой в руке, остановившаяся рядом.

— Ничего, мамаша, нас много, — жизнерадостно отвечает ей совсем юный солдатик с разгоревшимся от мороза и водки лицом.

Дальше Златоуст — какое чудесное название и как очаровательно он расположен. Женщина из соседнего купе говорит мне, что по числу совершенных преступлений Златоуст занимает в Советском Союзе одно из первых мест. Я вспоминаю, как во время первой мировой войны мы с мамой ездили из Сибири повидаться с папой в Киев. В Златоусте на перроне продавали коробочки с уральскими камнями, и мама купила мне одну. Потом во время обысков и переездов все они растерялись и осталось только колечко с альмандином, темнотемно красным, почти черным камушком, с огоньком внутри. Уезжая из России, я подарила его своей маленькой двоюродной сестре. Интересно сохранилось ли оно? И, главное, сохранилась ли она?

Последнюю ночь в поезде я опять сплю тревожно, то и дело просыпаюсь с бьющимся сердцем и думаю, думаю… Надо будет постараться увидеться в Москве с кем-нибудь из консульских чиновников, знавших Петю, бывавших у нас дома, из тех, кому я давала уроки английского языка. Говорят, это не так просто, они избегают встреч с бывшими эмигрантами. Но все равно, попытаться надо. Может, помогут как-нибудь. Ну и, во всяком случае, не надо сразу же приходить в панику. Смотреть в оба. Мотать на ус (какие еще есть русские поговорки на этот счет?). И верить, что понемногу все образуется!

Дальше, дальше летит поезд. И, наконец, радиоголос торжественно сообщает; — Поезд прибывает в столицу нашей родины — Москву!

МОСКВА

Постояв немного в отдалении, паровоз тяжело вздохнул, словно набрался духу, тронулся и, наконец, вплотную подошел к столице нашей родины. За окном плыл перрон, заполненный людьми, которые суетились, сталкивались, бежали друг другу навстречу. Я напряженно вглядывалась в сгущающийся сумрак, стараясь выхватить из него знакомое лицо. Безуспешно! Наверное, не пришла телеграмма — в вагоне многие вспоминали случаи, когда телеграммы запаздывали на двое-трое суток. Я уже представляла себе, как мы мечемся по огромному незнакомому городу, разыскивая Садово-Сухаревскую улицу, теряя один за другим свои драгоценные чемоданы. И вдруг кто-то запрыгал перед нашим окном, застучал в раму. Милица! Волна облегчения разлилась по всему телу. Через минуту мы уже стояли на перроне, знакомясь с двоюродной сестрой Милицы — Светланой. Все говорили, перебивая друг друга, а я почему-то все шарила глазами по небу, отыскивая рубиновые кремлевские звезды, которые согласно книги «Наша Великая Родина», настоятельно рекомендованной к чтению всем будущим репатриантам, можно увидеть из любой точки Москвы. Точка, в которой находилась я, по-видимому, была исключением и это почему-то показалось мне дурным предзнаменованием.

Носильщик, такси, в двадцатый раз пересчитанные чемоданы и сумки, шумные, ярко освещенные — или это мне так казалось после Омска — улицы, и, наконец, мы оказались в просторной передней, стены которой были завешаны велосипедами, цинковыми ваннами и потертыми, туго набитыми портфелями, В переднюю выходили четыре двери. Все они были открыты, и из них выглядывали люди. Женщина с засученными рукавами, с повязанной платком головой, сердито бормотала что-то себе под нос, а другая улыбалась и приветливо приговаривала: «С приездом! С приездом» — Это откуда ж их столько? — сурово спрашивал кто-то. Нас со всем нашим багажом быстро протолкнули в какую-то дверь, и мы очутились в тесно заставленной комнате, четверть которой занимал концертный рояль. Из-за овального стола, оставив незаконченный гранпасьянс навстречу нам поднялась сгорбленная старушка с милым, когда-то наверное очень хорошеньким лицом. Александра Сергеевна — тетя Саша — двоюродная сестра Всеволода Гаршина, связанная родственными узами с Тютчевым, испытавшая и холод, и голод, и бури, и стихийные бедствия эпохи, с приветливой улыбкой встретила нас. Кроме нее в этих двух комнатах, набитых книгами и обломками прежнего бытия, помещалась семья ее племянницы Наталии Александровны, той самой дамы, архитектора по образованию, которая писала мне в Омск.

Худенькая, живая Наталия Александровна энергично распоряжалась: