Домой с черного хода

Но тут Дарья Максимовна тяжело задумывается и неожиданно меняет свое решение ехать на целину:

— Погожу еще впрочем, — говорит она, — Посмотрю, что к чему… Небось, не опоздаю. Извиняюсь за беспокойство, — И спокойно собрав со стола свои бумаги, идет к двери величественная и невозмутимая.

Следующая моя клиентка родилась в Омске. «Выехала в Китай в 1918 году с первым мужем, чехом по национальности…» Все понятно — впоследствии пленный чех, прошедший с боями через Россию и подцепивший в Омске русскую барышню, оставил ее и укатил к себе в страну.

«Выехала на Дальний Восток вслед за мужем-офицером, служившим в армии Колчака. Муж был убит…»

«Выехала легально с первым мужем — датчанином…» Тоже дело известное: в те времена Европу и Дальний Восток связывал телеграф, принадлежавший датской компании с телеграфистами-датчанами. Тоже, поди бросил и уехал к невесте-датчанке.

«Приехала в 1931 году из Владивостока, нелегально перейдя границу…» Тут уж другое. На сцену выступают китайские контрабандисты за золотые украшения и серебряные юани переправлявшие людей через необозримые болота, проводившие их через тайгу после того как «легальный» выезд за границу стал невозможен.

«Выехала в составе кордебалета оперной труппы на гастроли в Харбин в 1927 году. Невозвращенка. Вдова. Дочь после окончания войны вышла замуж за лейтенанта американской морской пехоты. Сын жил в Дайрене, где работал в швейцарской транспортной компании. Сведений о нем не имею, по слухам, он был арестован и увезен в СССР…» Иными словами в лагерь. Говорят, из Дайрена увезли в лагеря очень многих. Но теперь этому конец. Я уверена, она найдет своего сына. И все же до чего страшно!

Я пишу и пишу, и маленькие житейские историйки, схожие и всегда разные, складываются как мозаика, образуя крошечный мазок на огромном полотне Российского лихолетья.

Наконец, я остаюсь одна и тут ко мне подходит Александр Матвеевич Перевозчиков — давнишний друг нашей семьи. Человек очень немолодой, обладающий прямо-таки энциклопедическими познаниями, несмотря на то что окончил он только приходскую школу и с одиннадцати лет работал — сначала «мальчиком» в банке, потом конторщиком в Волжском пароходстве, еще кем-то где-то. «Читал много, — хитро посмеиваясь объяснял он обычно, — Систему себе разработал. Начал со сказок, а потом пошло-пошло… Спасибо Бог памятью не обидел». Во время гражданской войны Александр Матвеевич побывал в составе. Омского правительства и в составе правительства Владивостокского. В эмиграции основал свою собственную фирму и сначала успешно работал, а потом разорился. В разное время возглавлял небольшие банки — сначала эмигрантский, потом советский. Сейчас работает бухгалтером в той же газете, где работаю сейчас я, каждый день внимательно читает «Правду» и часто говорит о том, как ему хотелось бы умереть на родине.

— Я вот о чем с вами хотел поговорить, — с запинкой говорит он, — Вернее, у меня к вам такого рода просьба. Ну, я вам говорил, что у меня родственники есть в Москве. Сестры жены покойной. Я с ними списываюсь и думаю, что они меня примут, только времени все это займет Бог знает сколько. Так вот я подумал, нельзя ли мне… если это, конечно, удобно… к вам присоседиться, с вами уехать, а там бы я вас не стал обременять, уехал бы сразу в Москву и, кто знает, может, и вам помог бы перебраться в Белокаменную…

Я не успеваю ответить — меня окликает кто-то из сидящего за столом начальства.

Это один из секретарей консульства, непочтительно именуемый за глаза Тромбоном. Уже очень поздно. Консул и другие секретари уехали. За столом только члены правления и Тромбон.

— А он что, тоже на целину собрался? — говорит Тромбон и в затихшем зале слова его звучат громко и отчетливо. Краем глаза я вижу, что Александр Матвеевич как-то оседает на стуле, сведя тяжелые плечи и низко опустив голову. Я с упреком смотрю на Тромбона. Если он и смущен, то вида не подает, однако голос немного понижает. — Як тому, что это пустая трата времени. Ведь на собрании же ясно было сказано, что одинокие старики и инвалиды могут ехать только при какой-то семье, согласной взять на себя заботу о них. Так вот, я вас сразу предупреждаю — на случай, если вы захотите его к себе в семью вписать — это не пройдет. У вас и так на руках престарелая мать и малолетние дети. Не справитесь.

— Но ведь вопрос не в том. У Александра Матвеевича есть родственники в Москве, у которых он думает поселиться. Вопрос в том, чтобы ему уехать сейчас, сразу, когда все едут… Он ведь одинок…

Тромбон пожимает плечами. — Повторяю, вам брать на себя заботу о нем мы не позволим. Когда получит от родственников вызов, рассмотрим. А нет, так придется ему в другую сторону податься. Говорят, в Голландии и Дании создают с целью пропаганды дома для престарелых русских эмигрантов из Китая. Вот пусть и едет.

— Но ведь он же советский гражданин…

— Я от него бумаг не приму, ясно? — перебивает меня Тромбон, — И вообще давайте кончать. Не до утра же нам здесь сидеть.

Члены правления сидят потупившись. Я иду назад к Александру Матвеевичу. Он встает мне навстречу.