Домоводство. Первые уроки

[1] Друид, уникальный оборотень-полиморф, т.е. умеющий принимать множество ипостасей. Друг Ивы с первых дней появления её в Гайе.

Глава 20

«Ива, а как же ты?»

Сердитый шёпот мужа отвлекает меня от диспута корифеев. Заявление леди Ким прорвало плотину сосредоточенного молчания, с которым присутствующие слушали моего свёкра, и теперь высказаться желают все. Дон Гальяро о чем-то возбуждённо переговаривается с сэром Персивалем и его коллегой Кимом, причём вроде бы на понятном языке, но настолько перенасыщенным медицинскими терминами, что для непосвящённого в медицине, вроде меня, слышится совершеннейшая абракадабра. Леди Ким, заняв позицию за спинкой кресла супруга, время от времени вставляет словечко, краткое, но, очевидно, весомое, поскольку каждый раз доктор из Терраса умолкает ненадолго, будто поражённый очередным открытием в самое сердце. Глава некромантов, насмешливо поблёскивая чёрными очами, время от времени вполголоса обменивается репликами с Дианой, которая то восхищённо, то удивлённо ахает, а иногда отвечает скороговоркой всё на той же абракадабре, которую мой свёкор, судя по всему, отлично понимает. Дон Куадро, заметно окрепший после оздоровительного сеанса, по-прежнему твердит: «Этого не может быть! Быть не может!» Но уже глаза горят азартом, а на лице растерянная улыбка. Аркаша, с улыбкой загадочной, всё поглядывает в окно. Единственный, кроме нас с Магой, кто хранит молчание.

«Ива, — не унимается мой суженый, — Симеон создавал этот амулет именно для тебя, под твою специфику и особенности наших детей. Хорошо, конечно, что он помог и Глории, но мне придётся попросить старца сделать ещё один. Он не раздаривает свои творения просто по доброте душевной. Раз он счёл нужным, чтобы ты носила Лунницу, значит, она тебе нужна».

Я задумываюсь.

И посылаю Маге мысленную картинку-воспоминание. После практики с бусинами бабушки Софи это действие получается у меня с удивительной лёгкостью.

…Симеон протягивает мне Лунницу, раскачивающуюся на серебряной цепочке.

— Носи, дева Ванесса. Не забывай подпитывать на полной луне, ей полезно. Много я в неё вложил…

И, поколебавшись, добавляет как бы нехотя и с удивлением:

— Кажись, даже лишнего. Но с Даром не поспоришь, если он под руку толкает. Творишь, как душа подскажет. Носи. Береги, но и не жалей; если случится его из рук выпустить – знать, Судьба…

Мне тогда показалось его напутствие странным. Но старец вообще имел обыкновение не говорить, а вещать, и до пояснений не снисходил. Дескать, если собеседник достоин его откровений — сам поймёт, рано или поздно. Вот и теперь: с опозданием, либо напротив — вовремя — меня осеняет: а ведь мудрец прозорливый не только для меня оберег ваял. Предчувствовал он, что Лунница двоим пригодится. Дар его «под руку толкал»…

Такие вот мы, обережники.

Сэр Майкл, мой наставник, называет это свойство обострённой интуицией на грани ясновидения. Я — внутренним голосом, с которым даже навострилась за долгую жизнь вести беседы. Не знаю, как относится к этой способности сам старец Симеон… похоже, даже ему, мудрейшему, она до сих пор преподносит сюрпризы. Но если уж работает во благо — то пусть. Хоть, что интересно, нарочно этот навык запустить нельзя, проявляется он лишь спонтанно.

«Вот как, — хмурится Мага в ответ на просмотренные картинки. — Выходит, он предвидел, что ты поделишься его подарком. Ну, хорошо. Зато следующую Лунницу…»

Я прикасаюсь к его ладони.

«Не надо».

«Что?»

«Симеона просить о новом обереге не надо. Я сделаю его сама. Даже знаю, как. Ты только помоги найти нужный камень и заготовку под оправу, хорошо?»

Он осторожно целует мои пальцы. Конечно, звезда моя.

— … Вот. Она. Идёт.

Голос Аркаши, вроде бы негромкий, перекрывает царящий в кабинете гвалт. Не сговариваясь, все поворачиваются к друиду. И спешат к окну, благо, оно достаточно широкое, чтобы всем хватило места для обзора.

Там, по расчищенной от снега парковой дорожке, идёт, не торопясь, девушка в белоснежной шубке, в тёплой шапочке, прекрасно оттеняющей смуглое личико. Словно не веря своим глазам, она тянется к каскаду заснеженных берёзовых кос, свисающих почти до земли, и шарахается от хлынувшего на неё снегопада. Освобождённые от груза ветви покачиваются, кружится в воздухе искрящееся белое облачко, вновь припорашивая крепкие толстые серёжки, Глория растерянно улыбается и, глянув на рукавички, подносит ладони к глазам: рассматривает снежинки. Большой ребёнок, впервые в жизни увидевший снег.