Домовой

Домовой предложил сатиру на выбор свой уютный уголок за шкафом и хозяйский диван, но тот выбрал подоконник. Причём потребовал обязательно оставить форточку открытой, так как привык спать на свежем воздухе. Забравшись на подоконник, сатир подобрал под себя лохматые ноги и положил подбородок на скрещенные руки. Под мышку он сунул флейту, что случайно прихватил из своего мира. Сатир моментально задремал, не забывая, впрочем, поводить во сне своими всеслышащими ушами.

Афанасий же улёгся, старчески кряхтя, на диван, полночи ворочался с боку на бок и под утро, наконец, протяжно захрапел.

На сей раз домового разбудил звук поворачивающегося в замке ключа. Он рывком стащил с подоконника удивлённо вытаращившегося на него сатира и уволок в свой угол за шкафом, где они оба моментально, совершенно непостижимым образом, впитались в старые, ободранные обои.

В комнату вошла высокая, светловолосая девица лет двадцати пяти. На ней была короткая куртка ядовито-розового цвета, не прикрывавшая и половину дряблого, белого живота, длинные ногти на руках – того же цвета, что и куртка. Серые джинсы каким-то чудом удерживались на полных бёдрах, стремясь сползти вниз.

– Ксюха, дочь хозяина, – шепнул Афанасий сатиру чуть слышно. – Принесла её нелёгкая! Сто лет её не было. И что ей надо-то?

Домовой видел её, но не глазами, а каким-то другим, свойственным сказочным существам, образом. Видел так хорошо, что мог разглядеть пламенеющий прыщ над верхней губой.

Ксюха Новосёлова прошлась по комнате, озираясь по сторонам, задержала на секунду взгляд своих кукольных, бледно-голубых, словно нарисованных глаз на книжных полках, заставленных различными томами. Зачем-то прошла в ванную, проверила, как работает сантехника. Вернулась в комнату, поковыряла ногтем обои на стене. На лице Ксении была некая странная смесь выражения брезгливости и деловитой сосредоточенности. Пройдя на кухню, она присела на табурет, предварительно вытерев его кухонным полотенцем, и задумчиво закурила, поглядывая на огонёк тонкой сигареты.

У Афони, который не видел Новосёлову-младшую, но чувствовал её присутствие, стало как-то неспокойно на душе. Он заворочался в своём углу, под обоями, и случайно заехал локтем в крутой лоб Сатирику. Тот коротко мекнул и взлягнул ногами. Стены квартиры пошли мелкой зыбью, словно морская гладь при лёгком ветерке. От потолка кухни отделился средних размеров кусок штукатурки и шмякнулся прямо в блондинистые дебри Ксюхиной прически. Девица пронзительно взвизгнула, вскочила, опрокинув табурет, и опрометью выскочила из квартиры, держась за голову и проклиная «рассыпающуюся, гнилую конуру».

Как только дверь захлопнулась, Афанасий выбрался из своего угла. За ним, цокая копытцами, вышел сатир.

– Вот стерва, дом она к рукам прибрать хочет! – обращаясь то ли к своему товарищу, то ли к себе самому, пробормотал Афанасий. – Андрей Андреевич совсем плох, значить, эта стерва надеется… А там, либо сама въедет, либо жильцов каких пустит… Не допущу! – вскрикнул домовой, выпрямил обыкновенно сгорбленную спину и сверкнул глазами столь грозно, что даже щебечущие на своём шкафу канарейки притихли, а сатир невольно отступил назад.

– Хозяина, хозяина моего сыскать надо, куды его доктора запрятали? Посоветоваться с ним надо. Да и видеть его хочу… Скучаю, мочи нет! Поможешь старику, Сатирушка? – произнёс Афоня уже совсем другим, по-старчески жалобным голосом.

Сатир ухмыльнулся, поскрёб в затылке и энергично кивнул.

– А пока, может, ещё чаю? – домовой сделал широкий жест рукой в сторону кухни.

– Спасибо, не откажусь, почтенный Анаси! – ответил сатир с улыбочкой и бодро поскакал на кухню. Спустя всего секунду, оттуда донеслись сочный хруст и довольное чавкание. Афанасий всплеснул руками и поспешил вслед за сорванцом.

– Сатирик, кому сказано было, цветы не трогать! – крикнул домовой. На ходу, схватив со стола скомканное кухонное полотенце, он швырнул им в сатира; рогатый нахал, воспользовавшись тем, что Афанасий замешкался в дверях, успел уже сжевать едва не половину хозяйской герани. Застигнутый «на месте преступления», Сатирик, хихикая и дурачась, легко вскочил на подоконник, оттуда птицей перелетел на стол и начал там весело приплясывать, строя домовому рожи. Афанасий махнул рукой, крякнул, аккуратно повесил полотенце на гвоздик и, отвернувшись, чтобы не видеть «сатирические» кривляния, начал смотреть в окно.

– Ох, и намучаюсь я с этим мальчишкой! – думал домовой. – А с другой стороны, – он обернулся и посмотрел на Сатирика уже тепло, по-отечески, – кто ж воспитает этого рогатого шалопая, если не я? Ничего, попривыкнет малость, глядишь – славным помощником мне будет… А пока отдохну немного. Староват я для таких приключений, ой, староват…

Домовой пошёл в комнату и тихонько включил телевизор. Скоро должен был начаться его любимый детективный сериал. Афоня удобно устроился на диване и приготовился смотреть. Сатир вошёл вслед за ним и развалился рядом, на ковре. Афоня ласково потрепал его по голове и окунулся в сериальный мир погонь, драк и стрельбы.

Глава третья