Домовой

Сова без труда прочитала надпись на обоях, и уже скоро они набирали номер Марии Фёдоровны. Домовой умело подражал голосу хозяина, что им в данном случае, разумеется, пригодиться не могло. Его же собственный голос обладал таким странным, непередаваемым тембром, что его с трудом можно было принять за человеческий. Блеющие интонации Сатирика в телефонной трубке звучали бы ещё более странно, так что разговаривать со знакомой Андрея Андреевича пришлось сове. Сатир держал трубку около её уха. Сова указывала домовому цифры на кнопках аппарата, что нужно нажать. (Сама, своими мохнатыми лапами с огромными когтями, эту нехитрую операцию она проделать была не в состоянии). Скоро в трубке зазвучал долгожданный женский голос.

– Здравствуйте. Кто это говорит?

– Приветствую вас, уважаемая Мария Фёдоровна. Это говорит со… Соня, тётя Соня! Я соседка Андрея Андреевича… – поставленным голосом опытного педагога вещала сова. – Конечно, вы меня не знаете… Я не так давно живу в этом доме. Подскажите, в какой больнице лежит Андрей Андреевич? В шестой? А это на какой улице? Да, конечно, я запомнила. Всего вам доброго! Как хорошо, что у нашего Андрея Андреевича есть такая замечательная женщина – друг… – сова нажала лапой на рычажок телефонного аппарата.

– Больница номер шесть, на улице Фрунзе. Это не очень далеко, надо миновать парк и стройку. Так сказала эта милая дама.

Сообщив это, сова аккуратно сняла очки и положила их около телефона, затем бесшумно взлетела, сделала круг по квартире и опустилась на спинку стула, стоящего в комнате у окна. Устроившись поудобнее, она начала чистить перья с самым важным и удовлетворённым видом.

Весь вечер троица провела за составлением стратегического плана. Предстояло: первое – добраться до больницы, что, принимая во внимание странный вид наших героев и их полное незнание города, было весьма трудно; второе – попасть внутрь больницы и разыскать там Андрея Андреевича Новосёлова (ещё труднее).

Домовой, собранный и суровый, подобно знатному военачальнику, решил разбираться с вопросами последовательно.

– Как добраться? Как найти, да побыстрее? – размышлял Афанасий. Сейчас они могут город видеть хотя бы с высоты их пятого этажа. А что, если на землю спустятся? Сове-то хорошо, у неё крылья… – А что, если бы нам всем полететь? И быстро, и видно все. А что, если нам…

Афоня быстро подошёл к книжным полкам и стал рыться среди томов в поисках нужной книги.

– Что-то, что-то такое было… – бормотал Афоня. – Вот!

Домовой широко раскрыл книгу и продемонстрировал рисунок на развороте: Баба-яга, летящая в ступе над синими лесами.

– Вот что нам нужно! – торжествующе заявил домовой.

– Что… Вернее – кто? Эта старая женщина? – неуверенно проблеял сатир.

– Тьфу, скажешь тоже, Сатирик… Женщина… Ступа нам нужна, ступа! – и Афоня ткнул пальцем в допотопный летательный аппарат. – Днём мы на ней полететь, конечно, не сможем, а вот ночью, когда темно, – вполне. Скажем ей, куда нас везти, и вот мы уже и у больницы, где дорогой мой Андрей Андреевич мается…

Домовой положил раскрытую книгу на диван, сам сел рядом и уставился, не мигая, в изображение ступы. Сова и сатир рты пораскрывали от удивления: в центре комнаты, где когда-то и они сами явили себя этому миру, начало образовываться зыбкое, полупрозрачное нечто. Оно всё густело, густело, пока не превратилось в сидящую в ступе Бабу-ягу. По виду – очень раздражённую.

– Ой, женщина… – пролепетал Сатир. – Старая, злая женщина…

– Какая женщина, глупый!!! Баба-яга это, собственной персоной! Закрывай книжку, быстрее!!! – испуганно затарахтела сова, взлетела и стремительно спикировала на распахнутый том сказок, словно на добычу в лесу, выставив перед собой мощные лапы.

С огромным трудом пернатой учительнице удалось захлопнуть книгу.

За короткие мгновения пребывания в комнате Баба-яга успела лишь выругаться на непонятном языке, в конце вполне по-русски добавив «черт рогатый», огреть метлой замешкавшегося сатира и смачно сплюнуть на вытертый палас. Затем Яга растаяла в воздухе, как не бывало.

– Ох, Афанасий Мефодьевич, книг вы, пожалуй, более не касайтесь, а то беды не оберёмся. А Ягу я хорошо знаю: зловредная, скажу я вам, господа, старушенция. Моя троюродная сестра долгое время жила у этой старухи. Та её голодом морила, не давала в лес летать, мышей ловить. Сестра долго мучилась в плену у Яги, да потом раз старуха забыла окошко затворить. Сестра выпорхнула и была такова, – произнесла сова и поправила съехавшие на бок очки, которые даже не успела, вопреки обыкновению, снять перед полётом. Крылатая учительница очень дорожила ими, боялась разбить. Без очков она совершенно не могла читать. Ночная птица всячески старалась казаться спокойной, внутреннее волнение выдавали лишь слегка взъерошенные на спине перья.