Домовой

жестяное ведро. Через узкие щёлочки в этом самом ведре она разглядела, что стакан

на столе опрокинут и карандаши раскиданы по всей комнате.

Значит, домовой приходил, но до них так и не достучался. Ха, ха. Или нет? Если он

был здесь, то может вернуться ещё – и станет совсем не ха, ха. Нужно проверить

угощения. Быть может, он всё-таки принял их после того, как тут побесился, и

наконец успокоился?

– Он опять приходил, – проворчал Миша, не слезая с постели.

– Угу, – Лиза собрала карандаши. – Посиди тут, а я пойду поговорю с мамой, пока

она не уехала. Потом посмотрим угощения.

– Ты точно без меня не будешь смотреть?

– Не буду.

– Ты не обманываешь меня?

– Не обманываю, я же обещала.

Мама пила кофе на кухне. Когда Лиза вошла, она бросила на дочь совершенно ничего

не выражающий взгляд, а потом снова стала рассматривать муху, исследующую

дверцу холодильника. Девочка села рядом и сложила руки на столе точь-в-точь как

на дурацкой физике, когда приходится рассказывать про все эти ньютоны, джоули и

архимеды.

– Мама, я хочу тебе сказать, а ты, пожалуйста, послушай. Я. . Мы. . Это всё

невероятно и очень по-идиотски, но это правда – домовой существует. Это он

прогнал Олега Ильича и побил тарелки. Мы тут ни при чём. Нет, мы тоже

участвовали, но это всё он.

81

– Я уже поняла, милая. Ты добилась своего, больше Олег Ильич к нам не придёт. И

больше плести мне эти сказки ни к чему.

– Это не сказки, мама, домовой существует. Я не знаю, что с ним. Он начал беситься

после того, как мы сюда переехали. Мне кажется, он намекает нам, чтобы мы отсюда

убрались. Я имею в виду – совсем. Проблема в том, что он постоянно делает какую-

нибудь новую гадость. И с каждым разом становится всё хуже и хуже. Я не знаю, что

делать. Я боюсь. Вот.

– Не понимаю, чего ты ещё от меня хочешь. Может, вернуться в нашу старую

квартиру? Может, тогда домовой почувствует себя в своей тарелке – и перестанет

бить наши?

– Может быть, и так.

– Не может. Милая, пойми одну вещь: я всю жизнь мечтала, чтобы у нас был свой

дом – настоящий большой дом, в котором бы нас ничто не стесняло. Он у нас

появился. И я ни за что – слышишь? – ни за что отсюда не уеду. Даже если тебе тут

так не нравится. Костями лягу, но лягу здесь, в нашем доме.

– Мне нравится тут мама, домовому не нравится. Кажется, я знаю, почему он к тебе

не пристаёт – ты не веришь в него. И эта клетка. . Это он её сбросил тогда в

прихожей. Мы испугались, а ты нет. Наверное, он видел это и сделал какие-то

выводы. Теперь он пытается добиться своего через нас, а мы. . как между двух огней.

– Я понимаю, милая, тебе очень тяжело сейчас. Новый дом, новые условия, ещё

больше надо следить за Мишей. Но и ты пойми – у тебя он один, а у меня вас двое.

Представь, каково мне.

– Я представляю, дело не в этом. Не обязательно возвращаться в старую квартиру,

мы можем переехать в любой другой новый дом.

– Да что ты говоришь! А если домовому и там не понравится? Переедем в

следующий?

– Я всё продумала: мы оставим его тут, и на этом всё кончится.

– Как у тебя всё просто.

– Не просто, мама, но это может помочь.

– Вот что я тебе скажу, милая. Если ты не умеешь ценить то, что есть. . было у

других, постарайся хотя бы ценить то, что есть у тебя. Всё-таки тебе уже

четырнадцать лет, пора бы начать взрослеть.

– Я и начала, просто ты, наверное, слишком занята, чтобы это заметить. Если ты

думаешь, что я затеяла весь этот разговор из-за себя, ты сильно ошибаешься. Я не

столько за себя, сколько за Мишу переживаю.

– Что ж, спасибо тебе, что ты за него переживаешь. Только, пожалуйста, не

вмешивай его в эти свои глупости.

82

– Какие глупости, мама? Сказала же, это правда.

– Я тоже всё сказала. Мне пора.

Мама сполоснула кружку под шумной струёй из крана, сунула её в шкаф и стукнула

дверцей.

– Да, забыла сказать. Твоя кружка разбилась.

– Как?

– Вот так. Надо лучше ставить и закрывать шкаф. Сегодня утром захожу сюда, а

дверца нараспашку, и кружка твоя лежит на полу разбитая.

– Мама, это домовой, поверь. Подожди, подожди. Давай я кое-что тебе покажу – я

вызову его. Только дай я возьму ложку и дай мне всего пять минут. Пять.

– Я уже дала тебе пять минут. Хватит, я опаздываю.

– Поверь мне, мама, пожалуйста. Домовой – есть. Это не я плохо поставила, это он

разбил мою кружку.

– Пусть так. Что тут можно сказать, милая, ты у нас теперь взрослая, а жизнь полна

лишений. Привыкай.

Когда мама ушла, Лиза сходила за Мишей, и они поспешили к камину. Там дети

нашли такой же погром, какой был вчера во всём доме, только в миниатюре.

Мерзкий домовой перевернул все кружки, распотрошил бутерброд и раздавил

сосачку. Всё это теперь кисло в мутной луже молока и словно бы глядело на них с

издёвкой. А вот шоколадные конфеты исчезли – от одной остался лишь

развёрнутый фантик, а другой и след простыл. Значит, он всё-таки принял кое-что,

впрочем, от этого не легче.

– И что это значит? – Миша озадаченно поскрёб макушку.

– Это значит, что он подлая скотина, – Лиза цапнула фантик и, скомкав, швырнула

в камин. – Как поесть шоколадок, так он с радостью, а как мы не проснулись, так он

разбил мне кружку.

– Что же мы теперь будем делать?

– Я скажу что: мы его проучим.