Дон-Аминадо

Начинается веселая пора…
Обнаглела, повзрослела детвора.
Что ни девочка, то целый бакалавр.
Что ни мальчик, то не мальчик, а кентавр.

Не успели даже дух перевести.
Даже сделать остановку на пути,
Разобраться в этом космосе самом,
А тебя уже на свалку да на слом.

Вы, папаша, не читали Мериме,
Вы, мамаша, прозябали в Чухломе,
Вы, мол, молодость ухлопали на ять,
Вам Расина да Корнеля не понять.

И пошли, залопотали, ну! да ну!
Как сороки-белобоки на тыну.
Так Бальзаком, Мориаком и костят,
Про Лажечникова слышать не хотят…

И плывет уже вечерняя заря,
А в траве уже от блеска фонаря
Умирают, угасают светлячки…

И выходит, что папаши дурачки,
И что все есть только пепел и зола.
И что молодость действительно прошла.

1933

АСИ — МУСИ

Под Парижем, на даче, под грушами,
Вызывая в родителях дрожь.
На траве откровенными тушами
Разлеглась и лежит молодежь.

И хотя молодежь эта женская
И еще не свершила свое.
Но какая-то скука вселенская
Придавила и давит ее.

И лежит она теле, босоногая,
Напевая унылый фокстрот
И слегка карандашиком трогая
Свой давно нарисованный рот.

Засмеется — и тоже невесело,
Превращая контральто в басы.
И глядишь, и сейчас же повесила
На обратную квинту носы.

А потом задымит папиросками
Из предлинных своих мундштуков.
Только вьется дымок над прическами.
Над капризной волной завитков.

И гляжу на нее я, и думаю:
Много есть достижений вокруг.
Не исчислишь их общею суммою.
Не расскажешь их сразу и вдруг.

Много темного есть в эмиграции,
Много темного есть и грехов.
Одного только нет в эмиграции…
В эмиграции нет женихов.

1932

ПОСЛЕДНИЕ РИМЛЯНЕ