Дон Кихот. Часть 1

Санчо присоединился к своему господину настолько измученным и слабым, что даже не в состоянии был подогнать своего осла. При виде его болезненного состояния Дон-Кихот сказал:

– Теперь, добрый Санчо, я окончательно убедился, что этот замок или, если хочешь, постоялый двор – очарован. Иначе, кем могут быть те, которые там жестоко играли тобою, как не призраками и выходцами с того света? В этой мысли меня особенно утверждает то, что в то время, как я смотрел на эту печальную трагедию через забор двора, я не мог не только перелезть через него, но даже слезть с лошади. Это происходило несомненно оттого, что я сам был очарован ими. Клянусь честью, что, если бы я мог перелезть через забор или слезть с лошади, я отомстил бы за тебя этим негодяям так, что у них навсегда осталась бы память о своей скверной проделке, хотя бы мне пришлось при этом преступить рыцарские законы, запрещающие рыцарю, как я уже много раз говорил тебе, поднимать руку против не рыцаря, иначе, как только для защиты собственной жизни и в крайних случаях.

– Я тоже, – ответил Санчо, – сам порядком отомстил бы за себя – все равно, рыцарь я или нет, – если бы только мог, да в том то и дело, что я не мог. Однако я вполне уверен, что негодяи, забавлявшиеся мною, не были ни призраками, ни очарованными людьми, как это думает ваша милость, но такими же людьми из мяса и костей, как и мы; я у каждого из них было свое имя, как это я слышал в то время, как они меня подбрасывали: одного звали Педро Мартинес, другого Тенорио Фернандес, а хозяину было имя Хуан Паломек Левша. Стало быть, господин, если вы не могли, ни перепрыгнуть через забор, ни слезть на землю, то это происходило от другой причины, а не от очарования. Что же касается меня, то я вижу из всего случившегося, что эти приключения, искать которые мы отправляемся, доведут нас, в конце концов, до таких злоключений, что мы не сумеем отличить вашу правую ногу от левой. Лучше и благоразумнее всего было бы, по моему суждению, вернуться в свою деревню, теперь же, во время жатвы, чем странствовал, попадая беспрестанно каждый день, как говорится, из огня да в полымя.

– Ах, Санчо, – произнес Дон-Кихот, – как ты невежествен в делах странствующего рыцарства! Молчи и вооружись терпением. Настанет день, когда ты собственными глазами увидишь, какое это прекрасное и благородное звание. Скажи мне, пожалуйста, разве не высшая на свете радость и не сладчайшее удовольствие одерживать победы и торжествовать над своим врагом.

– Это все может быть, – возразил Санчо, – но об этом я еще ничего не знаю. А знаю я только то, что с тех пор, как мы стали странствующими рыцарями, или, по крайней мере, вы стали таким, потому что я не имею права считать себя принадлежащим к такому почетному братству, – с тех пор мы не одержали ни одной победы, кроме победы над бискайцем, да и из той ваша милость вышли с потерею половины уха и половины шлема. Во все остальное время только и происходило, что нас дубасили палками да кулаками, кулаками да палками, в выдачу, и еще удостоился чести быть качаемым и, притом, очарованными людьми, которым я не могу отомстить, а следовательно, и испытать, так ли велико, как утверждает ваша милость, удовольствие победы над своим врагом.

– Это-то и огорчает меня, да и тебя тоже, вероятно, – ответил Дон-Кихот. – Но отныне я постараюсь добыть меч так искусно выкованный, что для носящего его не страшны никакие очарования. Очень может быть, что судьба мне подарить тот меч, который носил Амадис в то время, когда он назывался рыцарем Пламенного Меча – лучшего меча, каким когда-либо владел рыцарь. Он не только имел силу, про которую я тебе говорю, но он, кроме того, резал как бритва, и ни одно вооружение не могло противостоять его ударам, как бы оно ни было крепко или очаровано.

– Меня все-таки берет сомнение, – произнес оруженосец; – если такое счастье и в самом деле случится с вами и вы достанете такой меч, то ведь я-то ничего не выиграю, потому что он, как и бальзам, приносит пользу, вероятно, только настоящим рыцарям: а оруженосцам от него не легче!

– Не бойся, Санчо, – оказал Дон-Кихот, – небо смилостивится и над тобою.

Так беседовали оба искателя приключений, когда на дороге, по которой они ехали, Дон-Кихот заметил приближавшееся к ним густое облако пыли. Тогда, обратясь к своему оруженосцу, он сказал:

– Настал день, о Санчо, когда наконец-то проявится высокое назначение, приготовленное мне судьбою. Настал день, когда я должен показать силу моей руки и совершить подвиги, которые останутся вписанными в книге славы на изумление всем грядущим векам. Видишь ли ты, Санчо, эту пыль, столбом кружащуюся пред нами? она поднята огромною армией, составленной из бесчисленных и самых разнообразных наций и идущей с этой стороны.

– В таком случае, – отозвался Санчо, – идут две армии, должно быть, потому что с противоположной стороны подымается другой столб пыли.