– Когда меня так заклинают, – ответила донья Родригес, – я не могу не ответить по совести на то, о чем меня спрашивают. Ведь вы видите, господин Дон-Кихот, красоту госпожи герцогини, ее цвет лица, блестящий, как отполированная шпага, ее щеки, похожие на лилии и розы и напоминающие одна солнце, другая луну? Вы видите, как гордо она выступает, топча и презирая землю, так что можно подумать, что она сеет и распространяет здоровье повсюду, куда вы придет. Ну, так знайте, что за все это она, прежде всего, должна благодарить Бога, а потом два фонтана,[185]
которые находятся у вся на ногах и через которые вытекают все нездоровые соки, наполняющие ее, как говорят доктора.– Пресвятая Богородица! – вскричал Дон-Кихот. – Неужели у госпожи герцогини бывают такие истечения? Я не поверил бы этому, если бы даже услыхал это от босоногих кармелитских монахов, но когда госпожа донья Родригес это говорит, так значит, это правда. Однако из таких фонтанов, находящихся на таких местах, должны течь не нездоровые соки, а жидкая амбра. Право, я начинаю думать, что этот обычай открывать себе фонтаны очень полезен для здоровья.[186]
Едва Дон-Кихот договорил эти слова, как кто-то сильным ударом отворил дверь его комнаты. Испуг заставил донью Родригес выронить из рук свечу, и в комнате, что называется, стало не видать. Бедная дуэнья почувствовала, что кто-то сжал в руках ее горло, да так сильно, что она не могла даже вскрикнуть; потом кто-то другой приподнял ей юбки и принялся изо всех сил безжалостно сечь ее чем-то вроде туфли. Дон-Кихот, хотя и проникнутый жалостью, не трогался с постели, не зная, что все это значит» он лежал тихий и молчаливый, боясь, как бы наказание не обрушилось и на него. И страх его был не напрасен, потому что, хорошенько исколотив дуэнью, которая не осмелялась даже пикнуть, невидимые палачи подошли к Дон-Кихоту и, высвободив его из простынь и одеял, так сильно и часто стали его щипать, что он довольно начал защищаться кулаками, – и все это совершенно безмолвно. Баталия продолжалась с полчаса, затем призраки исчезли. Донья Родригес оправила свои юбки и, испуская стоны по поводу обрушившейся на нее беды, вышла, не сказав ни слова Дон-Кихоту, который остался исщипанный и помятый, сконфуженный и угнетенный на своей постели, где? мы его и оставим погруженным в размышление о том, какой злой чародей довел его до такого состояния. Но это в свое время объяснится, а теперь последовательность рассказа требует, чтобы мы возвратились к Санчо Панса, который нас призывает.
Глава XLIX
Что случилось с Санчо Панса при обходе им острова
Мы оставили великаго губернатора в гневе против крестьянина, изобразителя каррикатур, который, хорошо подготовленный мажордомом, насмехался над Санчо Панса так же как последний, подговоренный герцогом. Однако, Санчо, как ни был прост, смело боролся с ними со всеми, не уступая ни шагу. Он сказал всем окружающим, не исключая и доктора Педро Ресио, вошедшаго в залу после чтения секретной депеши от герцога: «Правда, я теперь вижу, что судьи и губернаторы должны быть или сделаться бронзовыми, чтобы не чувствовать нахальства тяжущихся, которые хотят, чтоб их во всякий час и во всякую минуту выслушивали, решая их дела и, чтобы ни случилось, не обращая ни малейшаго внимания ни на что, кроме этих дел, и если бедный судья не выслушает и не решит их дел, потому ли, что не может, или что не наступил час аудиенций, они проклинают его, кусают, рвут, грызут его кости и даже оспаривают его благородство. Глупый, смешной торговец, не торопись так: погоди, пока настанет время и будет случай решить твое дело; не приходи в обеденный час или когда пора ложиться спать, потому что и судьи тоже сделаны из мяса и костей, и они должны отдавать природе то, что она от них требует, – только, впрочем, не я, потому что я ничего не даю есть своей природе, благодаря господину доктору Педро Ресио Тиртеафуэра, здесь находящемуся, который хочет, чтобы я умер с голоду, и уверяет, что эта смерть и есть жизнь. Да пошлет Бог такую же смерть и ему, и всем людям его породы, т. е. злым лекарям, потому что добрый заслуживают лавровых венков».