Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Дитя мое, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; вѣрь мнѣ, еслибъ и не былъ всецѣло преданъ занятіямъ странствующаго рыцарства, то на свѣтѣ не существовало бы ничего, съ чѣмъ я не могъ бы совладать.

При послѣднихъ словахъ Донъ-Кихота послышался стукъ въ двери и голосъ Санчо. Заслышавъ его, экономка тотчасъ же скрылась, не желая встрѣтиться съ своимъ смертельнымъ врагомъ; племянница отворила ему двери, и рыцарь, кинувшись на встрѣчу своему оруженосцу, обнялъ его, ввелъ въ свою комнату, и тамъ запершись съ нимъ наединѣ завелъ весьма интересный разговоръ, который разскажется послѣ.

Глава VII

Видя, что рыцарь заперся съ Санчо, и угадывая въ чему клонилось это свиданіе, служившее вѣрнымъ предвѣстникомъ третьяго выѣзда Донъ-Кихота, экономка, не долго думая, побѣжала въ Караско, въ надеждѣ, что этотъ новый другъ рыцаря, обладавшій замѣчательнымъ даромъ слова, легче всякаго другого могъ отклонить Донъ-Кихота отъ его сумасброднаго намѣренія. При входѣ ея, бакалавръ гулялъ по двору, увидѣвъ его экономка кинулась въ ногамъ его, представъ предъ нимъ, гонимая горестью и едва переводя духъ.

— Что съ вами? спросилъ Караско, что случилось? Право, можно подумать, что вы готовитесь отдать Богу душу.

— Ничего не случилось, кромѣ того, что господинъ мой опять уѣзжаетъ, да, онъ уѣзжаетъ, говорила экономка.

— Какъ уѣзжаетъ?

— А такъ, что онъ отправляется въ третье странствованіе, хочетъ еще разъ пуститься по свѣту въ погоню за счастливыми приключеніями; почему называетъ онъ ихъ счастливыми, я, право, не знаю. Въ первый разъ его привезли домой, избитаго палками, на ослѣ; во второй разъ въ клѣткѣ, на волахъ, въ которой онъ воображалъ себя очарованнымъ и былъ въ такомъ видѣ, что родная мать не узнала-бъ его. Желтый, какъ пергаментъ, съ впалыми глазами, онъ долженъ былъ съѣсть — беру въ свидѣтели Бога и моихъ бѣдныхъ куръ — не менѣе ста дюжинъ яицъ. чтобы стать на ноги.

— Вѣрю, вѣрю какъ и вашимъ милымъ, добрымъ и хорошо воспитаннымъ курамъ, отвѣчалъ Караско; я знаю, что онѣ скорѣе околѣютъ, чѣмъ солгутъ. Ну-съ, такъ вся бѣда, значитъ, въ томъ, что господинъ Донъ-Кихотъ намѣренъ пуститься въ новыя странствованія?

— Да, господинъ мой, проговорила экономка.

— Ну и пусть его пускается. Вы же махните на это рукой; ступайте домой, да приготовьте мнѣ чего-нибудь горячаго къ завтраку. Прочитайте только, дорогой, молитву святой Аполины, и вы увидите, что дѣло уладится. какъ нельзя лучше.

— Iesus Maria! воскликнула экономка. Да вѣдь молитва святой Аполины помогаетъ страждущимъ зубами, а не мозгомъ.

— Дѣлайте, что вамъ говоритъ бакалавръ саламанскаго университета, прошу не забывать этого, замѣтилъ Караско.

Экономка удалилась, и бакалавръ отправился въ священнику обсудить съ нимъ то, что обнаружится впослѣдствіи.

Между тѣмъ Донъ-Кихотъ съ Санчо имѣли продолжительный и весьма интересный разговоръ, всецѣло дошедшій до васъ.

— Господинъ мой! говорилъ Санчо, дѣло клеится; жена моя готова отпустить меня съ вашей милостью всюду, куда только не заразсудится вамъ отправиться.

— Заблагоразсудится, а не заразсудится, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

— Я ужъ, кажется, нѣсколько разъ просилъ васъ не перебивать меня на словахъ, когда вы понимаете, что я хочу сказать, отвѣтилъ Санчо. Если же вы не поймете чего, тогда скажите мнѣ прямо: Санчо, я не понимаю тебя, и если послѣ этого я опять выражусь непонятно, тогда поправляйте меня, потому что я человѣкъ очень рыхлый.

— Рыхлый человѣкъ? Опять не понимаю — перебилъ Донъ-Кихотъ.

— Человѣкъ рыхлый, это, какъ вамъ сказать, это то, что я… такъ себѣ, бормоталъ Санчо.

— Еще меньше понимаю тебя, прервалъ Донъ-Кихотъ.

— Ну, если вы и теперь не понимаете меня, тогда, право, я не знаю какъ и говорить съ вами.

— Санчо, я, кажется, понялъ тебя. Ты хочешь сказать, будто ты такъ мягокъ, послушенъ и сговорчивъ, что не станешь противорѣчить мнѣ, и во всемъ послѣдуешь моимъ совѣтамъ.

— Клянусь! вы меня поняли сразу, но нарочно притворились непонятливымъ, чтобы сбить меня съ толку и заставить сказать сотню глупостей.

— Быть можетъ; — но, скажи мнѣ, что говоритъ Тереза?

— А то, чтобы я хорошо привязалъ палецъ мой въ вашему, что когда говоритъ бумага, тогда молчитъ языкъ, что не спросясь броду, не суйся въ воду, и что одинъ подарокъ стоитъ двухъ обѣщаній. Я же, съ своей стороны, прибавлю, что хотя бабій совѣтъ и не Богъ знаетъ что за премудрость, а все же нужно быть олухомъ, чтобы не выслушать его.

— Я того же мнѣнія, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; но продолжай Санчо, ты сегодня въ ударѣ говорить.

— Я утверждаю, а ваша милость знаетъ это лучше меня, продолжалъ Санчо, что мы люди смертные — сегодня живемъ, а завтра, быть можетъ, ноги протянемъ; и ягненокъ такъ же быстро умираетъ, какъ овца, потому что никто изъ насъ не проживетъ больше того, сколько назначено ему Богомъ. Смерть глуха и когда она приходитъ стучать въ дверь нашей жизни, то дѣлаетъ это всегда спѣша, и ни что не можетъ ни замедлить, ни отвести ее: мольбы, скипетры, митры, короны ничто противъ нея, какъ говорятъ наши проповѣдники.

— Совершенно справедливо, но только я не понимаю, что изъ этого слѣдуетъ?