Дон Жуан

Чета счастливцев юных пировала,

И серебро, и жемчуг, и коралл,

И бирюза посуду украшала,

А на столы причудливой резьбы

Златые чаши ставили рабы.

62

Обед необычайный и обильный

Из сотни блюд различных состоял

(Пред ними б даже самый щепетильный

И тонкий сибарит не устоял!).

Там - суп шафранный, там и хлеб ванильный,

И сладостный шербет благоухал,

Там были поросята, и ягнята,

И виноград, и сочные гранаты!

63

В хрустальных вазах розовели там

Плоды и очень пряные печенья,

Там кофе подавали всем гостям

В китайских тонких чашках (украшенья

Из тонкой филиграни по краям

Спасали от ожогов), к сожаленью

Отнюдь не по рецепту англичан,

Был в этом кофе мускус и шафран.

64

Цветные ткани стены украшали;

По бархату расшитые шелками,

Цветы на них гирляндами лежали,

И золото широкими лучами

Блистало по бордюру, где сияли

Лазурно - бирюзовыми словами

Отрывки гладью вышитых стихов

Персидских моралистов и певцов.

65

Повсюду, по обычаю Востока,

Такие изреченья по стенам

О "суете сует" и "воле рока"

В веселый час напоминают нам,

Как Валтасару - грозный глас пророка,

Как черепа - Мемфису: мудрецам

Внимают все, но голос наслажденья

Всегда сильней разумного сужденья!

66

Раскаяньем охваченный порок,

Поэт унылый, спившийся с досады,

Ударом пораженный старичок,

Просящий у всевышнего пощады,

Красавица в чахотке - вот урок

Превратности судьбы, но думать надо,

Что глупое обжорство не вредней

Вина, любви и буйных кутежей.

67

На шелковом узорчатом диване

Покоились Гайдэ и Дон-Жуан.

Как величавый трон, на первом плане

Две трети помещенья сей диван

Роскошно занимал; цветные ткани

Пылали, как пунцовый океан,

И солнца диск лучами золотыми

Сиял, шелками вышитый, над ними.

68

Ковров персидских пестрые цветы

И яркие индийские циновки,

Фарфор и мрамор редкой красоты

Усугубляли роскошь обстановки;

Газели, кошки, карлики, шуты

Пускали в ход лукавые уловки,

Чтоб одобренье сильных заслужить

И лакомый кусочек получить!

69

Там зеркала огромные сияли

И столики с узором дорогим

Из кости, перламутра и эмали,

Бордюром окаймленные витым;

Они узором редкостным блистали

Из черепахи с золотом литым,

И украшали их весьма картинно

Шербет во льду и редкостные вина.

70

Но я займусь моей Гайдэ: она

Носила две джеллики - голубую

И желтую; вздымалась, как волна,

Сорочка, грудь скрывая молодую:

Как в облаках прекрасная луна,

Она фату накинула цветную,

И украшал жемчужин крупных ряд

Пунцово-золотой ее наряд.

71

На мраморных руках ее блистали

Широкие браслеты без замка,

Столь гибкие, что руки облегали

Свободно и упруго, как шелка,

Расстаться с ними как бы не желали,

Сжимая их любовно и слегка;

Металл чистейший на нежнейшей коже

Казался и прекрасней и дороже.

72

Как подобает дочери владык,

Гайдэ на ноги тоже надевала

Браслеты; на кудрях ее густых

Блистали звезды; складки покрывала

Застежка из жемчужин дорогих

На поясе под грудью закрепляла;

Атлас ее шальвар, пурпурно-ал,

Прелестнейшую ножку обвивал.

73

Ее волос каштановые волны

Природный и прелестнейший наряд

Спускались до земли, как позлащенный

Лучом зари альпийский водопад;

Но локон, сеткой шелковой стесненный,

Порою трепетал, свободе рад,

Когда ее лицо, как опахало,

Дыханье ветра вешнего ласкало.

74

Она несла с собою жизнь и свет,

Прекрасна, как невинная Психея

Небесной чистотой счастливых лет

Она цвела, как юная лилея;

Казалось, даже воздух был согрет

Сияньем чудных глаз ее. Пред нею

Восторженно колена преклонить

Кощунством не сочтется, может быть!

75

Напрасно, по обычаю Востока,

Она свои ресницы начернила:

Горячий блеск пленительного ока

Их бахрома густая не затмила.

Клянусь я небом и звездой пророка,

Напрасно хна восточная покрыла

Ей розовые ногти: и без хны

Они прекрасны были и нежны!

76

Известно: белизну и нежность кожи

Восточная подчеркивает хна,

Но для Гайдэ, я отмечаю все же,

Она была, бесспорно, не нужна:

На гордый блеск снегов была похожа

Ее груди и шеи белизна.

Шекспир сказал: "Раскрашивать лилею

И золотить червонец я не смею!"

77

Жуана белый плащ прозрачен был,

И самоцветы сквозь него мерцали,

Как Млечный Путь из маленьких светил,

И золотой узор на черной шали

Горел огнем; чалму его скрепил

Огромный изумруд - и трепетали

Алмазы полумесяца над ним

Сияньем беспокойным и живым.

78

Их развлекали плясками девицы,

И евнухи, и карлы, и поэт

Последний мог успехами гордиться

И думать, что гремит на целый свет.

Вельможе не приходится скупиться,

Коль хочет быть как следует воспет:

Поэтам и за лесть и за сатиры

Отлично платят все владыки мира!

79

Он, вопреки привычке прежних дней,

Бранил былое, восхищаясь новым,

За сытный пудинг со стола царей

Стал антиякобинцем образцовым.

Он поступился гордостью своей,

Свободной волей и свободным словом,

И пел султана, раз велел султан,

Правдив, как Саути, и, как Крэшоу, рьян!

80

Он изменялся, видя измененья,

Охотно, как магнитная игла:

Но чересчур вертлявой, без сомненья,

Его звезда полярная была!

За деньги, а порой за угощенье

Он прославлял "великие дела"

И лгал с такой готовностью я жаром,

Что лавры заслужил себе не даром.

81

Он был талантлив, если ренегат

Способен быть талантливым: к несчастью,

Все "vates irritabiles"* хотят

Признанья и похвал из жажды власти!

Но где же мы, читатель?! Виноват!

Простите, бросил я в разгаре страсти

И третьей песни наших молодых