Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника

– Между прочим, дорогой Хуан, ты без всякого на то приказа отправил на тот свет мать десятерых сыновей. Не совестно тебе?

– Как десятерых? – почти беззвучно промолвил де Тенорио.

– А вот так, – ухмыльнулся король, кинув в рот маслину. – У доньи Элеоноры было десять сыновей, а не восемь. Двое появились на свет мертворожденными.

И, прожевав, громко захохотал.

Глава 9

Только в Бургосе дон Хуан пришел в себя от пережитого потрясения. Еще бы! Вначале он подумал было, что в ту памятную ночь под видом одного из хранителей Грааля к нему приходил сам король. И вовсе не отголоски своего собственного хохота слышал в ту ночь дон Хуан. Нет! Это хохотал Педро Кастильский, пришедший к нему.

Однако при зрелом размышлении де Тенорио убедил себя, что все-таки полночный гость не был доном Педро. Он узнал бы короля в любом обличье, узнал бы голос, как бы ни старался дон Педро его изменить. Может быть, король как-то связан с хранителями Грааля?

Но, в конце концов, над всеми сомнениями верх взяли суеверие и фатализм дона Хуана. Нет, вовсе не король повинен в том, что первое из трех предсказанных роковых злодеяний уже свершилось. Это неумолимая судьба влечет дона Хуана по предначертанному пути…

Между тем король по-прежнему был замкнут и мрачен. Бургос маялся смертной тоской. Жители горестно сознавали, что дону Педро известно об их опрометчивой поддержке Хуана Нуньеса де Лары в качестве претендента на кастильский престол. Но ведь они же не виноваты! Они думали, что юный король Педро действительно при смерти! Горожане, от мала до велика, глотая слезы, наивно и простосердечно спешили продемонстрировать выздоровевшему самодержцу свою преданность. В честь прибытия дона Педро на главной площади Бургоса устроили корриду.

– Бой быков? Это хорошо, – кивнул головой король.

Он вызвал к себе генерал-губернатора Старой Кастилии дона Гарсиласо де ла Вегу, старого соратника Альфонсо Справедливого. Когда тот, собрав все свое мужество, пришел в сопровождении двух своих зятьев, внука и оруженосцев, король отдал короткий приказ «черным гвардейцам»:

– Убейте их всех.

Это было незамедлительно исполнено.

Голые трупы Гарсиласо де ла Веги и его родственников бросили на арену – под ноги быкам. В последующие дни по приказу шестнадцатилетнего короля были замучены и казнены несколько сот именитых горожан Бургоса. Дон Педро конфисковал в свою пользу все имущество казненных, а также поместья и сокровища клана де Лара.

Но как ни странно, впрочем, в те времена в этом не было ничего странного, массовые казни и репрессии действительно принесли юному кастильскому королю популярность в народе и уважение со стороны европейских правящих домов. Сам Эдуард III Английский стал его «другом по переписке» – гонцы с дружескими посланиями непрерывно сновали между Лондоном и Севильей.

Присмирел и бастард Энрике Трастамарский, а рыцарство северной Кастилии лицемерно принесло присягу верности дону Педро.

Вот здесь поневоле задумаешься… Уже сколько веков твердят о бессмысленности кровопролития и массовых репрессий. Но если бы это было так на самом деле! Тогда, быть может, за многие тысячелетия правители, глядишь, наконец усвоили бы эту «непреложную истину». И перестали бы истязать свой народ, поскольку это, дескать, бессмысленно. Подобно тому, как, например, короли хорошо уяснили другую истину: нельзя обижать и обделять своим вниманием национальных героев. Ибо несть числа самодержцам, которые лишились трона (и жизни) в результате ссор с народными любимцами.

А много ли земных владык было низложено по причине кровопролития? Бессмысленных, как нас уверяют историки, массовых казней?

В том-то и вся беда, что бессмысленность деспотизма вовсе не является непреложной истиной. Она, эта истина, очевидна лишь для гуманистов и либералов. Но не для народов и их властителей!

Во время репрессий люди, приближенные к трону самодержца, быстро смекают, что деспоту перечить никак нельзя. Они страшатся тирана и… уважают его, как это ни странно звучит. Люди же низших сословий, наблюдая казнь своего сюзерена, хоть и скорбят, но в глубине души злорадствуют. Вельможа, разодетый в пух и прах, который еще недавно считал своих крестьян или ремесленников быдлом, ныне растоптан и унижен! И бедняки приходят к весьма утешительному для себя выводу о тщете поиска богатства и чинов. «Не так уж плохо я устроился в этой жизни, – весело думает голодранец. – Во всяком случае, гораздо лучше моего господина, сваренного в кипятке». И за благую участь – возможность жить, дышать, плодить детей, пить вино в трактире – он искренне благодарит… Кого же? Кровавого тирана! И воспевает его в народных балладах и романсах.

И вот уже деспот, превозносимый своими подданными, мнит себя «карающей десницей Божией»! А сия десница никак не может быть несправедливой.

В первые месяцы своего царствования дон Педро был непопулярен в народе. Но он начал массовые казни, и его принялись славить на всех углах и перекрестках.

Значит, правильно он делал, что лил реки крови.

К такому совершенно естественному выводу и пришел король Педро Жестокий.

* * *