– На самом деле в девичестве ее звали Лора де Нов, а в замужестве – Лора де Сад [21] , – счел нужным уточнить мсье Гийом. – Я делал для нее несколько гемм и камей. Господин Петрарка слегка поэтизировал ее имя, ведь «Лаура» созвучна «лавру». Кстати говоря, она вовсе не была так уж красива. Довольно простое лицо, заурядная фигура… Просто я тоже в своем роде поэт, и, работая над камеей, старался смотреть на эту женщину глазами мэтра Франческо. Надеюсь, он узнает в каменном профиле свою музу. Между прочим, мсье Жуан, я не из пиетета называю ее музой мсье Петрарки. Только муза, и больше ничего!
– Это как? – спросил дон Хуан.
– А так. Между ними никогда ничего не было. По-моему, они даже ни разу не общались. Господину Петрарке это было не нужно.
Дон Хуан был потрясен. У него не укладывалось в сознании, что можно всю жизнь любить женщину и даже не сделать попытки покорить ее. Не иначе этот Петрарка просто неспособен на близость с представительницами прекрасного пола. Тогда понятно, почему он стал монахом…
– Нет, вы не подумайте, Петрарка – нормальный мужчина, даром что монах, – словно угадал его мысли мсье Гийом. – У него незаконная дочь в Италии, а еще, говорят, где-то есть сын…
Дорога пошла вверх, и вскоре вдали, на холме, показались черепичные крыши Воклюза, церковь с остроконечным шпилем. Ветер донес блеяние овец и крик петуха. Въехали в рощу. По камням струился широкий ручей, от которого повеяло прохладой. Кричали чибисы. Вспугнутая ржанием коней, тяжко раскинув крылья, взлетела цапля.
– Кстати, вы знаете, мэтр Франческо называет себя гражданином рощ, – сказал виконт Нарбоннский. – Не правда ли, поэтично? Дайте-ка припомнить… Ммм… Ага! Вот! Слушайте: «Города – враги моим мыслям, а леса – друзья… В городе я совсем другой человек, нежели в деревне. Тут я повинуюсь природе, а там – чужому примеру». Это мэтр Франческо написал в своем трактате об уединенной жизни.
– Он пишет трактаты?
– По большей части. И, между прочим, ставит их куда выше, чем свои знаменитые сонеты.
Дорога свернула к скалам, и они увидели над ручьем одинокую фигуру, облаченную в коричневый шерстяной балахон с капюшоном – одеяние монахов-францисканцев. Человек удил рыбу. Поплавок из перьев сносило потоком, и рыболов то и дело подтягивал снасть вверх по течению.
– Это он! – воскликнул виконт.
Всадники спешились, и Нарбонн первым пошел к королю европейской поэзии. Дон Хуан наблюдал, как вельможа почтительно подходит к полному, высокому мужчине лет пятидесяти.
– Приветствую вас, венценосный стихотворец! – громко возгласил виконт.
– А, это вы, Нарбонн, – обернулся Петрарка; в голосе его послышалось некоторое пренебрежение.
Мэтр Гийом наклонился к уху Тенорио.
– Слышали? – прошептал он, усмехнувшись. – Сколько высокомерия у этого мсье Франческо! Знаете, как он говорит? Это, мол, только так кажется, что я живу при папах, королях и виконтах. На самом деле они живут при мне! Каково, а?
Тенорио сделал неопределенный жест.
– Чем выше положение собеседника, – продолжил ювелир, – тем демонстративнее он выказывает свое превосходство. Так что мой вам совет, дон Жуан: старайтесь казаться скромнее, и вы заслужите симпатию Петрарки. Не говорите о своей высокой должности!
«Нужна мне его симпатия! – усмехнулся про себя дон Хуан. – Не понимаю, отчего сильные мира сего набиваются в друзья к поэтам? Ну, рифмует человек разные слова. Какой же это подвиг? Разве он заслуживает славы и поклонения? Не полководец ведь, в конце-то концов!»
– Вы привезли камею? – между тем спросил Петрарка у мсье Гийома. – Показывайте скорее!
– Позвольте, мэтр Франческо, представить вам нашего гостя из Севильи: дон Жуан де Тенорио, – произнес виконт Нарбоннский.
Петрарка сухо кивнул: ему не терпелось оценить работу мэтра Гийома. Тот достал небольшую деревянную шкатулку и протянул ее Петрарке. Поэт пристально вгляделся в женский профиль. Все молчали. Глаза Петрарки увлажнились.
– Да, это она, – прошептал он. – Это изображение столь же прекрасно, как оригинал!
Мэтр Гийом удовлетворенно наклонил голову: теперь он был уверен, что получит за свой труд сполна. Придирчивость и прижимистость короля поэзии была известна далеко за пределами Прованса.
Дона Хуана заинтересовали результаты рыбной ловли, в свое время он пристрастился к этой забаве вместе с инфантом доном Педро. Тенорио заметил в траве одинокую рыбку – узкую, покрытую красными пятнышками. В Гвадалквивире такая рыба не водилась, но дон Хуан знал, что это форель, обитающая в горных ручьях.
– Скудный у меня улов, не правда ли? – обратился к нему Петрарка.
Дон Хуан пожал плечами.
– А на что вы ловите, мэтр Франческо? – поинтересовался он.
– На червя, – ответил поэт. – Иногда – на короеда.
– Позвольте дать вам небольшой совет, – продолжил дон Хуан. – Берете ржаной хлеб, отщипываете от него маленький кусочек мякиша, смачиваете в оливковом масле и скатываете в шарик. Шарик должен быть чуть меньше горошины и достаточно твердым.
– И что? Форель хорошо идет на такую приманку? – Петрарка был явно заинтригован.
– Ну… Обещать не могу. Но – попробуйте.
– Спасибо, любезный… ммм…