Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Моя воля - закон для этого города и всей страны! - в припадке безумия кричит Мигель. - Захочу - и возьму всех ваших жен, всех дочерей! Я тут единственный господин! Прочь с дороги!

Люди расступились - ни одна рука не поднялась на него.

* * *

- Братья во Христе, избегайте всякого соприкосновения с проклятым человеком, ибо он общается с дьяволом, - проповедует Трифон в церкви святого Сальватора; эта проповедь направлена против Мигеля, хотя иезуит не называет его. - Похоть, злоба и ненависть - вот суть черной его души. Он развратил вековую нравственность этого города, он потрясает основы человеческого общества, рвет священные семейные узы, унижает и оскорбляет святую церковь и даже восстает на законы всемогущего!

Верующие с удовлетворением слушают пламенные речи Трифона, которыми он бичует безбожного распутника. И хотя имя Мигеля не названо, все знают, о ком он говорит.

- Услышьте призыв мой, о матери севильские! - повышает голос Трифон. Берегите дочерей ваших, как зеницу ока! Мужчины, следите бдительно за каждым шагом ваших жен и невест! Женщины и девушки, опасайтесь даже взглянуть на него! Ибо вам говорю я - сгорит во пламени всякий, кто соприкоснется с этим обреченным геенне! Осените себя крестом перед ним, воздвигните персты против его завораживающего взгляда и бегите подальше! Ибо он - Антихрист, и проклятье небес падет на его голову и разобьет ее в прах, как и головы тех, кто с ним заодно!

Трифон перевел дыхание, и голос его поднялся до крика:

- Придет час, он должен прийти, когда само небо низринется на него и раздавит! Карающая десница бога уже сжимается в кулак!

* * *

В красноватом чаду светильников, в клубах дыма, в бледном отблеске мутного рассвета, на волнах голосов, скорее похожих на храп, колышется вертеп "У херувима", и все качается вокруг Мигеля.

Кислые запахи вин, вонь индейского табака, запах мускуса от проституток.

Темен лицом, с волосами, прилипшими ко лбу, сидит Мигель - не пьяный, а одичалый от вина - образ безудержного разврата. Две девки по бокам его, третья прижимается сзади грудями к его голове:

- Похвастайтесь, господа! У кого из вас, как у Мигеля, по любовнице на каждом квадратном метре земли?

- Ха, земля... - угрюмо подхватывает Мигель. - О земля, отцветшая роза, твои обширные объятия тесны мне...

- Настанет день, когда удовольствуешься двадцатью квадратными локтями могилы, - раздался голос от одного из дальних столиков.

- Кто это сказал? - Мигель стряхивает с себя девок. - Кто хочет, чтоб ему продырявили лоб?

- Пойте, пташечки! - завопил Николас, и девицы заверещали затасканную песню.

Как осы на огрызок груши, набросились на Мигеля девки - существа без имени, без семьи, лишенные очарования, безобразные и смазливые.

- Других у тебя нет, Руфина? - кричит Мигель. - Ну, что поделаешь. Удовольствуюсь нынче и вами, жалкие создания посредственности! Все сюда, ко мне! Согрейте мне сердце, в котором стужа. Дышите, гладьте, грейте мне сердце! Как холодно здесь... Какая пустота во мне и вокруг меня...

Слова вырываются у него все быстрей, все быстрей, все неистовей.

- Пусто, пусто, как на кастильских равнинах... Почему вы молчите?

Девки жмутся к нему, улыбаются, говорят что-то нежно и страстно, а Мигелю кажется, что он один посреди гробовой тишины.

- Слышите меня? Да скажите же что-нибудь! Вы открываете рты, но молчите... Говорите, черт вас!.. Ничего не слышу. Кричите! Не слышу! Не слышу! Только мой голос возвращается эхом. Прижми меня к себе! Скорей! Чтобы я почувствовал, что я - не один!

Девушка крепко обняла его.

- Что же ты не повинуешься мне? - скрипит зубами Мигель. - Я приказываю тебе прижаться! И кричи, чтобы я тебя слышал! Неужели никогда не услышать мне ничьего голоса, кроме собственного?

Клиенты поднимаются с мест, пялят глаза.

Руфина подходит к Мигелю, отстраняет перепуганных шлюх и мягко прикладывает ладонь к его лицу.

- Успокойтесь, ваша милость, - нежно просит она. - Вы возбуждены, но это пройдет. Настанет время, и вы обретете покой. Жизнь ваша получит иное направление. Вы положите голову на колени женщине, которую полюбите верной и преданной любовью.

Мигель разражается смехом.

Он смеется впервые, но смех этот жесток, как смех сатаны.

- Надо же придумать такое, Руфина! Уж наверное, склоню я голову... И буду ползать на коленях в лужах слез, так, что ли?

Смех, злой смех беснуется, но Руфину не задевает насмешка.

- Будет так, как я сказала, - спокойно отвечает она. - Я, сударь мой, видела людей, охваченных страхом.

Глаза Мигеля расширились, словно в них отразился образ иного мира. Он встает, шатаясь, прижимает руки к груди:

- Иной мир... Тот свет? Ха-ха-ха! Страх? Timor fecit deos!* Но я не знаю, что такое страх. Я спускаюсь с небес, как огненное облако. Как оно жжется, мое небо... Горю! Горю! Подайте мне чашу! Пить!

______________

* Страх делает богов (лат.).

Но нет никого, кто бы сжалился и протянул ему бокал.

Возбуждение Мигеля растет, руки ищут опоры в воздухе, дыхание вырывается короткими свистящими взрывами, сдавленный голос словно корчится в неистовой экзальтации.