Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Господи! - Она немного приподнялась. - Что же мне-то дано в этом мире?!

- Любовь. - Голос в темноте насмешлив. - Одна любовь. Уйма любви.

Женщина склонилась к нему, обдав неприятным дыханием:

- Поверишь ли, я ведь до сих пор не знаю, что такое любовь!

Молчание душное, мутное.

- А ты - ты знаешь? - спрашивает женщина.

Не ответила ночь. Из глаз в глаза переливаются сквозь темноту видения тоски.

Мужчина погружен в себя, женщина лежит, как камень на краю пустыни, и тоже молчит.

Потом заговорила снова:

- Я тоже из плоти и крови. Я тоже хотела бы хоть разок узнать, что такое любовь. С малых лет мечтала узнать ее. Но бог не дал мне...

Боль ее мучительно жжет Мигеля - ведь это его собственная, до мозга костей его собственная боль. Широко раскрытыми глазами видит он пропасть. Колесо времени вращается впустую - мгновенье равно столетию, и душит боль...

Он шевельнулся, спросил внезапно:

- Веришь в бога?

- Верю. Надо же во что-то верить.

- Каков он, бог, женщина?

- Могущественный, сильный. Наверняка. Строгий. Но, говорят, любит убогих. Вот когда умру, - засмеялась, - будет мне в царствии божием лучшая жизнь. А я наверняка попаду туда, потому что земля была для меня адом. Как ты думаешь, кто здесь, на земле, больше страдает - тот, кто всю жизнь испытывает боль, или тот, кто причиняет ее другим?

Мигель затрепетал. Да, он всю жизнь причиняет боль другим - так вот почему он страдает? Гневом исказилось его лицо.

- Я ухожу, - резко сказал он.

- Что так? - удивилась женщина. - Или я сказала что дурное?

- Молчи. Встань!

Женщина поднимается, пропуская его.

- Ты очень молод, а глаза у тебя неподвижные. Чувства в них нет. Это нехороший знак.

Он в бешенстве швырнул ей под ноги золотой.

- Ааа! Богач... Повезло мне нынче!

- Перестань болтать! - злобно крикнул он.

Она, забыв, что надо разговаривать тихо, засмеялась - смех ее, пусть глухой, оказался лучше всего, что у нее было. Он прорезал темноту и рассеял свет каганца по всей комнате.

- Эх, все мы только люди. И скорее согласны жить в позоре, чем лежать в могиле. - Она наклонилась, ища что-то на полу. - У меня была розочка... желтенькая такая... Мне ее одна девчушка подарила, я иногда даю ей медяк. Куда ж она девалась? А, вот... О, вы растоптали ее!

- Прощай.

- Прощайте, сударь, и пусть исполнится ваше желание.

Он обернулся с порога, тихо спросил:

- А как ты думаешь, чего я желаю?

- Спать, спать без снов и, может, не просыпаться больше...

Мигель выбежал в духоту ночи.

* * *

Маркиз Руис пригласил Мигеля на свадьбу своей племянницы. Гости доблестно пьют с полудня, а уже приближается полночь. И только когда пробило двенадцать и улицы уже третий час как были заперты цепями, явился Мигель.

Столь почетному гостю место во главе стола, а Мигель сел в самом конце, возле зрелой красавицы Антонии, жены незнатного писаря Кальмероса.

Пышная женщина, статная, щеки румяные, крепкие, хорошенький носик, полные губки, и в глазах - живой огонек.

Вино течет рекой, сознание гостей пересыхает, как русла в августе, в окна подмигивают звезды знойной ночи. Мигель, прищурясь, наблюдает за Антонией злобно и алчно, как хищник за добычей.

Под общий шум неизвестно которого по счету тоста Мигель берет женщину за руку и тащит ее вон.

- Что это значит, ваша милость? - сопротивляется дама. - Я замужняя женщина! Я честная женщина...

Он стащил ее с лестницы, вон из дому, на маленькую площадь, где у фонтана в слабом свете звезд темнеет клочок скудной травы.

- Ах, как вы мне нравитесь, ваша милость, - лепечет дама, прижимаясь к Мигелю. - Быть с вами, под звездным небом...

Мигель молча обнимает ее зрелые прелести.

- Ну, говорите же! Я вам нравлюсь? Что во мне вам больше нравится? Губы, правда? Так мне говорили...

Но Мигель и не думает объясняться в любви.

Он не рассыпается в восторгах, не хвалит ее красоту. Не ласкает. Швыряет женщину наземь и без словесных украшений, без поцелуев яростно овладевает ею. Все происходит быстро и кратко.

- Ах, что вы делаете!.. Здесь, на площади... Что обо мне подумают... Моя добродетель... Оооо!

Запоздалые гуляки перелезают через цепи, выходят на площадь. Один из них поднес длинную палку с фонарем на конце к самой парочке.

- Эгей! - кричит он. - Глядите! Тут любятся прямо под открытым небом!

- Какое бесстыдство, публично...

- Кто вы такие? - возмущенно гремит толстый горожанин.

Мигель встает, в свете фонаря его осклабившееся лицо похоже на лик сатаны.

- Кто мы? - отвечает он. - Имя дамы не важно, а я, почтенные, дон Мигель де Маньяра!

- О!

Гуляки отпрянули, женщина закрывает лицо руками.

- Ну, чего пялитесь? - вскипает гневом Мигель. - Что ж прикусили языки, притворы? Ах вы, невежи, хотите осветить даму? На меня светите! Боитесь? Отступаете, трусы?

Мигель выхватывает шпагу и кричит, как одержимый:

- Я Мигель де Маньяра! Я дон Жуан! Милости прошу, жалкие твари!

Гуляки в ужасе отступают перед его шпагой, перед его криком.

Открываются окна, люди выбегают из домов, фонарей и факелов все больше, пятна света пляшут по земле и в воздухе.