Читаем Донбасский декамерон полностью

Среди кладоискателей прошлого и нынешнего века считается аксиомой, что лихой атаман накопил немалые средства, которые по замечательной русской привычке имел обыкновение держать не в ассигнациях, а в звонкой монете, достоинством не ниже николаевского империала. Как же – ведь все русские атаманы именно так и поступали.

Еще при рассуждениях о махновской сокровищнице припоминают брутальные бруски металла, похожего на золото или серебро. А также – и это главное – считается, что наш харизматик имел привычку, которой гордится буквально каждый селянин – припрятывать кое-что на черный день. Будто бы Нестор Иванович закапывал свои кубышки, где только имел возможность, как пес бродячий зарывает косточки на будущее, темное и неприглядное. Неприглядное по определению.

Единственный большой клад батьки Махно был найден где-то под Запорожьем еще в далеком 1923 году, когда сам обладатель ордена Красного Знамени № 4 шил тапочки на продажу в темном парижском подвале и, по меткому замечанию Остапа Бендера, находил утешение в пошлой пословице «бедность – не порок».

Были ли другие клады? Было ли вообще «золото Махно», подобное пресловутому «золоту партии»? Современные кладоискатели безапелляционно заявляют: было! Его, дескать, не могло не быть, грабил же как человек! С размахом «гулял» – от Тавриды до Старобельска, от Лозовой до Мариуполя. Не может быть, чтобы он все промотал! Надо искать. Некто, называющий себя последним потомком Махно, со своей стороны уверен, что золото, нажитое его предком грабежами, давно преспокойно лежит в японских банках.

Почему японских, правда, не поясняет. Надо полагать, страна Ниппон в его географических представлениях – настоящий край света, где удобней всего прятать сокровища от нескромных взоров.

Есть еще одна точка зрения. Якобы легендарный юзовский анархист Лева Задов, в качестве адъютанта последовавший с Махно за кордон, обменял спрятанные клады в свое время на свободу и высокое положение в системе ОГПУ-НКВД.

Часть современных искателей махновских кладов на интернет-форумах соглашается – да, мог Задов так поступить, но не мог же он знать обо всех кладах. А Нестор Иванович, дескать, их столько оставил, что только успевай лопатой махать.

Тут есть несколько любопытных зацепок. Во-первых, стоустая молва давно называет местом самого вероятного хранения махновских богатств городишко Старобельск на территории ЛНР, где батька Нестор будто бы намеревался создать новую анархическую республику взамен утраченной гуляйпольской. Там-то и копают наиболее усердно много лет современные Джоны Сильверы и Джимы Хокинсы.

Кстати, Лева Задов, конечно, был в Старобельске с Махно. Медведеву те места тоже хорошо известны. Он там руководил ЧК, и ему же принадлежит замечательная фраза о тех местах того времени (1920): «Советская власть в Старобельском уезде существует на расстоянии выстрела из орудия бронепоезда».

Ну и что? Все это забавные совпадения, делать из которых выводы нельзя. Никакие. А вот насчет Юзовки, которая в год ареста Левы Задова Дмитрием Медведевым стала городом Сталино, а еще через 37 лет – Донецком, можно поговорить подробнее. Ибо след мифического махновского золота обнаруживается и в нашей столице шахтерского края. След не менее мутный и смутный, чем старобельский или там гуляйпольский. Но след, который почему-то упорно затушевывается и краеведами, и официальной исторической наукой, и даже теми частными лицами, которые некогда автору помогли увериться в том, что не все чисто в этой истории.

Говоря о поисках махновских кладов в Донецке, стоит заметить, что у нас точных свидетельств на сей счет нет. То есть мы не можем утверждать однозначно, что кладоискатели были. Но мы утверждаем уверенно, что следов таких поисков в свое время хватало.

С географической точки зрения бывшая Юзовка (Сталино и Донецк) располагалась в те времена просто идеально для стратегических планов Махно. Почти посредине между родными для батьки местами и крайней точкой его территориальных притязаний – Старобельском.

Гений этого места так распорядился его судьбой, что практически никто из тех джентльменов, которые обращали на него внимание, не мог сделать правильных выводов из этнической, социальной, экономической и культурной парадигмы будущей столицы шахтерского края. Как-то само собой всегда разумелось, что пролетарский характер Юзовки не располагает к неорганизованной деятельности. Еще бы, ведь первый президент Криворожско-Донецкой республики Сергеев и по сей день втолковывает посетившим его монумент на Святых горах: «Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо!» Какая уж тут анархия!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее