Донбасский декамерон

Известный донецкий журналист Юрий Минин вспоминал когда-то со слов своего отца, ветерана донецкого уголовного розыска, что в 60‑е годы, когда Донецк стал активно сносить ряды старых халуп, чтобы построить кварталы современного жилья, во множестве стали находить небольшие клады. То при сносе старого дома кубышка с серебряными монетами царской чеканки появится на свет божий, то пионеры на развалинах старой кроватной фабрики найдут сверток с золотыми кружочками, кои так любил идейный борец за денежные знаки Остап Бендер. И не менее идейный борец с государственным строем Нестор Иванович Махно.

Но вот, что насторожило, удивило тогда наблюдательных участковых и оперов, которым порой приходилось заниматься «дарами земли донецкой». Во-первых, многие дела по находкам таких кладов почему-то забирали себе немногословные пареньки с красными книжечками, на которых золотом светилось «КГБ СССР», а во-вторых, тот факт, что большинство находок из числа крупных приходились на три донецких географических пункта.

Для начала это Ларинка с соседней Александровкой, потом поселок бывшей шахты «Ветка», ну и наконец – частный сектор у Кальмиуса от нынешнего проспекта Дзержинского и южнее. К тому времени кто там только не жил, но предание сохранило факт того, что от Юза и до самой коллективизации здесь обитало большое количество еврейских ремесленников и рабочих. Тех самых, из которых в свое время вышел, и приснопамятный Лева Задов. Что совсем неудивительно, ведь в те годы Юзовка при всей своей индустриальности была самым, если можно так сказать, еврейским городом Юга России – каждый пятый житель был евреем.

6 июля 1934 года в парижской больнице для бедняков скончался Нестор Махно, один из самых ярких персонажей Гражданской войны. Последние 13 лет он провел в изгнании из государства рабочих и крестьян, найдя убежище у буржуев, с которыми он так долго и яростно воевал.

Какой вывод делали для себя сталинские милиционеры былых времен? У многих из них были родственники, которые так или иначе связаны были с Махно во времена Гражданской войны. Один из таких милиционеров рассказывал Минину, что его предок был казначеем в одном из махновских полков. Когда полк был рассеян в боях с красными, предок вернулся в Юзовку, прихватив с собой часть казны. Поставил крепкую хату, а в фундамент положил остатки казны. Самое интересное, что дом снесли в 70‑х, но клада не нашли. Только четыре золотых николаевских империала – по одному в каждом из четырех «венцов». Тот милиционер был уверен, что по Донецку гуляет несколько махновских «кладов» – остатков денежного довольствия крестьянской армии.

Золото растворилось в народе.

Возможно, так оно и было. Да и не только в Донецке, а и в Мариуполе, Волновахе, Запорожье и Мелитополе, Луганске, Славянске, Родаково, Старобельске – везде, где прошелся анархическим вихрем со своими тачанками батька Махно. Огромная казна, а она скорей всего была не одна, распалась на множество мешочков, ящичков, кисетов, поясов, патронных сумок, саквояжей, в которых наиболее предприимчивые и нечистоплотные из махновцев унесли свою часть добычи по родным палестинам. Закопали они их или пустили в оборот, купив вещи и дома, бог весть. Да только человеческая жадность вкупе с человеческим же романтизмом не желает мириться с этим простым выводом. И копает, копает, копает.

* * *

– Жадность, романтизм… – протянула Донна. – У нас есть история, в которой нет ни того ни другого, но до черта здравого смысла. Я беру это. Поехали!

История о спасении церкви комсомольцами Красного Лимана

В истории православной церкви немало найдется примеров свершения чудес людьми святыми, ведущими праведный образ жизни. Начиная с житий святых и заканчивая биографиями пострадавших за веру, история полна подобными фактами. Но вот то, что произошло на севере Сталинской области (позже – Донецкая), не укладывается в привычное понимание чудесного.

Итак, место действия – Краснолиманский район, поселок Кирово. Позже это село стало именоваться Кировском, но во все времена в районе оно было самым крупным. До революции село носило имя Поповка, но вовсе не от фамилии пошло прозвание, а оттого, что в нем с 1806 года стоял один из самых крупных храмов – Св. Георгия. Вмещал он до 3000 прихожан, а на большие праздники в нем набивалось не менее 4000 человек – люди шли из соседних Торского, Ямполя, Тернов. Там были и свои церкви, но Георгиевский храм в Поповке чтился особо.