Донбасский декамерон

И церковь устояла. Черноморченко высказал начальству свою точку зрения – надо подождать и провести разъяснительную работу среди молодежи. Дело происходило в середине мая 1954 года. А к католическому Рождеству, то есть практически к Новому году, было принято решение – разрешить религиозной общине пос. Кирово продлить договор аренды здания церкви. Через пять лет срок истек, еще два года верующие ходили в суд, пытаясь доказать свое право на продление срока аренды. Но в 1961 году церковь закрыли, как оказалось, ненадолго. И снова совпадения шли одно за другим.

В 1964 году сняли Хрущева, антиклерикальная истерия поутихла. В том же году поселок Кирово стал Кировском, а вскоре церковь снова открылась для прихожан.

* * *

Когда Донна закончила читать, долго сидели в молчании. Потом Палыч прокашлялся и сказал:

– Как говорил Грибоедов Александр Сергеевич, самый тонкий запах ближе всего к вони.

– Это вы к чему? – спросил Палыч.

– К следующей истории. Сколько мы их уже, кстати, набубнили?

– Не считал, намеренно не считал, – сказал Панас, – чтоб не зависеть от цифры. Так давайте вашу низость.

История о холерном бунте 1892 года в Юзовке

Эпидемии при этом, как правило, работают своеобразным взрывателем. Причиной же, кроме слабой власти, служат допущенные этой самой властью невежество и слабое санитарное воспитание общества.

Если оглянуться примерно на 130 лет назад, то мы можем припомнить яркую историю знаменитого холерного бунта, случившегося в центре Донбасса на излете лета 1892 года и сделавшего имя местечка Юзовка (нынешний Донецк) знаменитым в Российской империи не одними только сталью и углем.

Холера частенько летом навещала южные города и губернии России в дореволюционные времена. Одесса, Николаев, Херсон, Крым, Кубань, Астраханский край в XIX столетии не раз окуривались дымом серы – считалось, что он эффективен в борьбе с вирусом холеры.

Ожесточение, с которым человечество воевало в то время с этой хворью, приводило порой к совершенно курьезным случаям.

Скажем, когда в сентябре 1854 года англо-французские интервенты на ста с лишним кораблях прибыли для нападения на Крым и стали высаживаться в районе порта Евпатории, то старичок-командир порта, приняв у них бумагу с ультиматумом о сдаче города, не разобравшись, просто окурил листок серой и сказал:

– Высадиться, отчего же-с, высаживаться на берег не воспрещается. Только, господа, в видах эпидемии холерной, не иначе как приказано от начальства, высаживаться непременно в карантин и выдерживать там положенный четырнадцатидневный срок.

При всей анекдотичности этой истории шуткой она не была – за четыре дня, пока шла высадка на крымский берег, англичане потеряли умершими от холеры семь или восемь только офицеров.

В том веке человечество еще не знало гриппа и боялось в основном холеры, которая, к слову, в крепости Севастополя привела к холерному восстанию матросов и работных людей 1830 года.

Неудивительно, что при всей обыденности холеры для сознания русского общества в массах рабочих и крестьян она была просто «бичом божиим», противиться которому было почти бессмысленно.

В 1892 году, когда эпидемия пришла в Юзовку, в которой условия для борьбы с ней были не то чтобы очень плохими, но, как вспоминает об этом писатель Вересаев, бывший тогда студентом медиком, проходившим практику у брата-врача на руднике поблизости от Юзовки, очень скупыми, недостаточными.

Фактически с заразой в заводских «собачовках», «нахаловках» и прочих антисанитарных «шанхаях» Юзовки боролись десятка полтора заводских и земских врачей, у которых под рукой не было даже младшего медперсонала, а формально, видимо, для всего народа – крестными ходами. Народу какое-то утешение в безысходности.

Впрочем, в тот год погоды были более-менее милостивы к юзовским жителям: конец июля и начало августа выдались прохладными. А как известно, вирус холеры весьма неустойчив при температурах ниже 15 градусов тепла.

Эпидемия стала отступать, но в какой-то момент дала вспышку смертей на прощание. И среди темного фабрично-заводского люда поползли слухи – мол, доктора в основном евреи, нарочно русских православных в холерных бараках мучают, не в силах вылечить.

Известный донецкий краевед Валерий Степкин нашел в архивах донесение о том, как вспышка недоверия к докторам переросла в недовольство уровнем жизни и затем – в прямой бунт:

«День 2‑го августа был праздничный, рабочие были свободны, и кабаки, запертые по распоряжению местной администрации до окончания бывшего в тот день Крестного хода с молебствием об освобождении от холеры, принимали с заднего хода посетителей с раннего утра.

В 10 часов утра врачу заводской больницы местечка Юзовки Казасу было сообщено, что в балагане (бараки для рабочих семей. – Авт.) № 5 заболела жена шахтера Павлова. Отправившись туда, доктор Казас нашел у больной все признаки сильной холеры. На предложение доктора отправить больную в холерный барак Павлов и находившиеся в балагане соквартиранты и соседи, между которыми преобладали женщины, отвечали решительным отказом.