Донбасский декамерон

Идеологическая сущность юзовского гегемона всем рисовалась абсолютно однозначной – монолит, рожденный побеждать в классовых боях на стороне РКП(б). Он и побеждал, конечно, в этих самых классовых боях, но порой не на той стороне. Сегодня мы знаем, что шахтерские полки воевали не только в «железных» донецких дивизиях, но и во вполне белых дроздовских соединениях. В великом множестве горняки, металлурги, химики, железнодорожники были рассеяны по различным бандам и бандочкам, об этом убедительно писал в своей «России, кровью умытой» Артем Веселый. Не побрезговали и махновской повстанческой армией. Или вам пример профессионального рабочего Задова недостаточно убедителен?

А как махновцы хранили деньги?

Тут мы подходим к тому, что партизанский характер действий повстанцев батьки Махно рождал у его соратников партизанский же менталитет. Быт банды хорошо изучен в специальных исследованиях (заказанных, кстати, еще ОГПУ в 20‑е годы). Он был весьма непритязателен, и естественно, что все было на виду. В том числе и казна. Так называемая казна.

И документальные свидетельства бывших махновцев и красных соратников, к ним присылаемых, и художественные произведения едины в том, что казна Махно представляла собой некий сундук (сундуки?), возимый на тачанке. По-другому и быть не могло – не в банк же за деньгами при каждой надобности ходить! Тем более что «идейный анархист» Махно не признавал ассигнаций. Если шутки ради и выпускал свои собственные, то выглядели они так: лист из обычной школьной тетрадки, на котором деревянным клише отпечатывалась картинка – хата под стрехой, танцующая дивчина, а из-за тына за ней подглядывает казачок. Цифра, обозначающая номинал, и слоган – «Гэй, кумэ, нэ журысь, в Махна гроши завэлысь».

Пожалуй, первым, кто описал махновскую казну, был Алексей Толстой. Сделал он это в 1924 году в романе «Ибикус, или Похождения Невзорова». «Красный граф» водил дружбу с чекистами, обеспечившими его возвращение в Советскую Россию из эмиграции двумя годами раньше, поэтому есть все основания предполагать хорошее знание предмета Алексеем Николаевичем. Вспомним, как герой романа Невзоров попал к атаману Ангелу (под этим именем выведен Махно):

«Семен Иванович сделался бухгалтером при разбойничьей казне. В тот же день его посадили на тачанку, рядом с двумя дюжими казаками и кованым сундуком, набитым деньгами и золотом, и опять – атаман в кресле на ковре впереди, за ним пятьдесят троек – залились в степь».

Вот из этого кованого сундука и платилось за все – оружие, продовольствие, информацию. Оттуда брались деньги на оплату войска. Странно было бы думать, что банду можно держать исключительно «на проценте» – сколько награбишь, мол, все твое. Нет, деньги выдавались время от времени из казны. И господа разбойнички умели их сплавить в один момент. Толстой и об этом написал:

«…атаманцы, рослые, широкие, почерневшие от непогоды и спирта, – в тех самых шинелях и картузах, в которых еще так недавно угрюмо шагали по Невскому под вой флейт, – шли на фронт, на убой, – те самые, знакомые, бородатые, сидят теперь у телег на войлочных кошмах под осенними звездами. Режутся в карты, в девятку, кидают толстыми пачками деньги».

Надо помнить еще, что банды Махно не были единым телом, они делились на воинские подразделения – полки, батальоны, роты и батареи. В лучшие времена были у Махно и бронепоезда. Все они держались на общем интересе, на крестьянской идеологии борьбы за волю и землю. Но конечно же до дисциплины регулярной армии было далеко. Дезертирство в годы Гражданской войны было обычным делом во всех лагерях – и у белых, и у красных, и у зеленых.

Во второй половине 1919 года армия Махно серьезно потеряла в численности не только в боях, но и после боев. Многие мужички разбегались по селам, многие юзовские рабочие возвращались к своему кайлу и лопате. С собой из банды несли они все, что «накопили непосильным трудом». Понятно, что вчерашние работники ножа и топора старались понадежней спрятать золотишко от нескромных взглядов соседей и советской власти.

Крестьяне золотые монеты часто закапывали в огородах (в клуне оно надежней-то будет). Рабочие, люди мастеровитые, любили изобретать тайники прямо в своих землянках и домиках, примостившихся у закопченных заводских стен да в тени обветшалых шахтных копров. Так родились многочисленные «махновские» клады, о которых на Донбассе всегда любили посудачить. Народная память сохранила информацию о том, что тот или иной член местного сообщества в годы «гражданки» долго отсутствовал. Не разберешь, где пропадал – то ли у красных Петро воевал, то ли с Махно Ивана судьбина по степи носила. Ну и если такой Петро или Иван вдруг ни с того ни с сего делал крупную покупку, соседи были уверены – на махновское золотишко зажил человек!

Но что-то в этом все-таки было.