Читаем Донбасский декамерон полностью

Сорокалетний преподаватель немецкого языка из Кадиевки, той самой, где за шесть лет до начала войны Алексей Стаханов поставил свой знаменитый рекорд, Григорий Жидовский пошел на фронт добровольцем. Он рвался в бой, на передовую, но ему отказывали – куда, мол, сорокалетнему очкарику на передовую соваться? Да и переводчик в штабе на вес золота.

29 августа 1941 года красноармейцу Григорию Жидовскому отказали в очередной раз. Когда он вышел из штаба полка, немецкие пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» начали бомбить переправу, по которой отступали советские войска.

Григорий в сердцах, как и многие вокруг бойцы, разрядил обойму своей СВТ вслед низколетящему фашисту. «Да что ему пули, – пронеслось в голове у школьного учителя, – вот разве гранатой через ремень, как Давид Голиафа, а?» Это все, конечно, пронеслось в голове за доли секунды.

Григорий тут же сорвал свой брезентовый солдатский ремень, привязал гранату РГД-33 и, раскрутив свою импровизированную пращу, послал ее навстречу немецкому бомберу, выходящему из пике снизу от реки. Несколько секунд – взрыв! «Юнкерс» с поврежденным финтом «заколбасило», и он резко пошел вниз. Взрыв! – И не стало «штукаса». Многочисленные свидетели этой проделки стахановского учителя были в шоке – и так, оказывается, можно!

Позже выяснилось, что граната Жидовского взорвалась возле винта пикирующего бомбардировщика одного из асов Геринга – гауптмана Антона Кайля, одного из самых известных летчиков люфтваффе той поры.

Немцам, конечно, было обидно, что их аса сбили таким примитивным образом, поэтому они в своих книжках пишут, что самолет Кайля «был подбит советскими истребителями в районе г. Торопец, Тверская обл. Во время вынужденной посадки за линией фронта самолет перевернулся, и Кайль и его радист-стрелок фельдфебель Кнорф погибли».

К сожалению, немецкая брехня попала и в современные русские книжки. Но мы верим нашим военкорам и солдатам – свидетелям необычного подвига Григория Жидовского. Своим верить – оно надежней, как показывает история – и давняя, и современная.

Кстати, пращник древности посылал свой заряд на 400 метров. Сегодня любой мальчишка в Турции или Ливане, странах, где по сей день увлекаются пращами, закинет фунтовый камень (400 г) на 200–250 метров. Почему было Жидовскому не послать свою гранату на такое расстояние к летящему очень низко по выходу из пике фашисту?

Современный военный историк Андрей Терентьев, раскопавший эту историю, грустно написал:

«После этого случая Жидовский надеялся, что теперь уж его точно переведут в боевое подразделение, но командир корпуса генерал-майор Карманов так и не отпустил своего внештатного переводчика. Оба они – и генерал Иван Петрович Карманов, и красноармеец Григорий Осипович Жидовский пропали без вести в октябре 41‑го.

Историю же эту до нас донесла дивизионная газета «Боевое знамя», выходившая в 174‑й стрелковой дивизии, входившей в тот самый 62‑й стрелковый корпус».

А вот сын Жидовского, Виктор, прошел всю войну, дошел до Маньчжурии, вернулся в Кадиевку старшим лейтенантом.

Обо всех этих небывалых историях, неказистых с точки зрения современного человека, ослепленного стереотипами и картинками массовой культуры, хочется сказать еще несколько вот каких слов.

Во-первых, на войне, в условиях небывалой мобилизации организма, человек способен на невероятные вещи, в которые трудно поверить в обычной жизни. Летчики падали с трехкилометровой высоты и оставались живы, танкисты выживали при взрыве сдетонировавшего боезапаса, что вообще кажется невообразимым.

Вспоминается история одного летчика Северного флота, который, будучи подбит, сел на лед и начал ремонтировать машину. В это время к нему кинулся оголодавший не на шутку белый медведь. Летчик с ходу сиганул на крыло, то есть с места прыгнул на три метра.

Все возможно в особых условиях. Особенно если к делу подходит трудяга из Донбасса, где испокон веку в сознание вдалбливается самим ходом жизни и опасного труда аксиома «нет ничего невозможного». Уже приходилось как-то говорить, что донбасский русский отличается от других тем, что, когда утверждают, что нечто выполнить нельзя, он говорит: «А можно я все-таки попробую?»

Во-вторых, таких попыток – отчаянных, из последних сил, какие завершились победой у Ивана Середы, Дмитрия Овчаренко и Григория Жидовского, конечно, совершалось множество. Не всем повезло одолеть врага. Ну а те, кому удалось, вошли в историю. Навсегда.

* * *

– Все бывает на войне, все, – повторил прочитанное Палыч. – Или вот еще про шахтеров, которые голыми руками батальон румынский под Одессой уничтожили, не слыхал?

История о том, как сталинские шахтеры на подступах к Одессе шли на смерть, как на работу

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее