Донесённое от обиженных

«Пень трухлявый — не узнал», — подумалось гостю.

У другой стены, напротив топчана, помещалась кровать, и хозяйка обтирала её спинку махоткой, стоя с видом совершенной беспричастности. «А эта непроста…» — заключил Вакер, попутно отметив, что плотной старушке ещё далеко до немощности. Он вновь обратился к старику:

— Мы встречались у вас на службе! — последнее слово выговорил с почтительной важностью. — Я к вам в сторожку заходил… Товарища Житорова знаете? — продолжил доверительно. — Это он дал мне ваш адрес.

Истрёпанные веки старца, из-под которых глаза едва виднелись, дрогнули и ещё больше наморщились.

— Пальто у тебя верблюжье, — сказал он неожиданно деловым, рассудительным голосом.

Юрий решил, что перестанет себя уважать, если за этой фигурой не окажется многотрудно-богатого прошлого.

— Отец товарища Житорова был комиссар. Вы ведь знали его? А я пишу книгу о войне с белыми, — пояснил он.

— Книгу… — задумываясь, повторил старик. — Хорошее дело!

Гость удовлетворённо кивнул, снял свой красивый реглан, шапку и повесил на вешалку сбоку от двери. Давеча он купил четушку (четвертьлитровую бутылочку) водки и сейчас, перед тем как поставить на стол, дал её хозяину подержать. Тот, к разочарованию Юрия, не стал её разглядывать, а бесстрастно вернул:

— Мои года уже не на питьё. — Упираясь руками в топчан, поднялся на ноги: — Давайте с нами картошку есть.

Вакер восторженно зажмурился и тряхнул головой, будто поесть картошки было его самой вожделенной целью.

Старик кивнул на хозяйку:

— Устинью угостите. А то не станет картошку варить… — и вдруг поперхнулся сухим подкашливающим смехом.

Хозяйка обмахнула тряпкой клеёнку перед гостем, севшим за стол:

— Почему не выпить, когда закуска есть?

Дед поместился на табуретке рядом с Юрием, и тот почувствовал тщательное внимание в его вопросе:

— Вы, стало быть, писатель будете?

— Писатель и журналист. Московский! — произнёс с нажимом на конец фразы Вакер.

Старец следил за ним спокойно и неприятно:

— Сколь в Москве отоваривают хлеба по карточкам?

«Ум, жаждущий сравнений», — внутренне усмехнулся гость, говоря:

— Смотря по какой категории.

— А вы про себя скажите, ну, там насчёт дворника, и возьмём неработающего по старости.

Юрий дал ответы с терпеливой любезностью.

— По низшим категориям — не богаче нашего, — отозвался дед, предоставляя гостю самому решить, огорчён он или обрадован.

Хозяина интересовала цена на постное масло в магазине и на базаре, а также — всегда ли оно есть в магазине и длинны ли очереди? Вопросы того же рода не иссякали, нагоняя впечатление давно копившегося обдуманного запаса. «Кащей въедливый! — восклицал мысленно гость. — А речь, между прочим, какая развитая!» — В удивление начинало ввинчиваться неудовольствие, которое обычно вызывает привязчивая помеха. Свои ответы Вакер уже не перегружал правдой, предпочитая лакировку.

Как только приспела еда, журналист, наметивший этот миг для перехода к натиску, поднял стаканчик и обрушил на хозяина стремительный пафос тоста:

— Вечная память пламенному борцу товарищу Житору!

Дед был сбит с мысли, и гость, спешно съев кислой капусты, воскликнул, дожимая его неукротимостью торжества:

— Вы верили тому, что говорил комиссар Житор! — он опустил на стол сжатый кулак, накрепко утверждая сказанное, а затем спросил на горячем выдохе: — Почему вы верили?

Старец стал словно бы рассеянным и в то же время озабоченным.

— Как было не верить, если… — он примолк, будто намагничиваясь воспоминанием, и проговорил, — если сама его душа, само сердце выражались?

«Вот это произнесено!» — мысленно приветствовал Юрий схваченное, что так и заиграет под его пером. Он тут же копнул золотоносную породу:

— О чём вы сказали сейчас… вы это по нему видели? чувствовали?

Старческое лицо с впалыми щеками было отрешённо-угрюмо. Хозяин с томительным упорством глядел мимо собеседника, говоря как бы самому себе:

— И увидел, и почувствовал.

— И пошли бы без страха за комиссаром Житором?

Старик подумал, в какой-то миг гостю показалось — усмехнулся чему-то своему. Впрочем, это впечатление погасила сумрачная обстоятельность, с которой было сказано:

— Вслед за ним и мне? Ну так и пошёл бы.

«Слова-то, слова! А сам тон! Обезоруживающая естественность! — в Юрии вовсю пел задор искателя. — Вроде и огонёк мелькнул в глазках? В романе — мелькнёт! И выигрышный же будет момент. Старик из самых низов, с которым поговорил коммунист, возглавивший губернию, готов идти за ним на смерть».

— Вы просились в его отряд?

— Да куда мне? Товарищ Житор меня бы не взял.

— По возрасту — понятно, — догадливо заметил Вакер. — Вам и тогда уже сколько было-то?

— Шестьдесят, видно… память плоха.

— Память у вас — хо-хо-о! — гость пылко потряс поднятой рукой. — Вы понимали характер комиссара, — продолжил с миловидно-уважительной миной, — он был полон решимости, отваги… Как бы вы от себя об этом?

— Пощады не знал, — сказал Пахомыч кротко.